Матвей Бронштейн - Солнечное вещество и другие повести, а также Жизнь и судьба Матвея Бронштейна и Лидии Чуковской [сборник]

Теперь М. П. БРОНШТЕЙН осужден Военной коллегией Верховного суда на 10 лет и объявлен врагом народа. Ленинградские прокуроры Шпигель и Розанов сообщили мне, что он преступник, контрреволюционер. Но я не верю им. В течение восьми лет наблюдала я самоотверженную, добросовестную, горячую работу моего мужа; я видела, как заботливо относился он к подготовке научной смены; я знаю, что он честный, правдивый советский человек. Они называют его врагом народа – а я не могу не знать, что он будущая слава своего народа, что он полезный член советского общества, что он сделал уже много для советской науки и, если ему дадут возможность, сделает впредь еще больше.

Я прошу Вас, товарищ Вышинский, отдать распоряжение о пересмотре дела М. П. БРОНШТЕЙНА.

16 марта 1939 г.

Научная характеристика Матвея Бронштейна, составленная академиками С. И. Вавиловым и Л. И. Мандельштамом, 8 февраля 1938 г.

Прилагаю (в копиях) 1. научную характеристику, составленную депутатом Верховного Совета академиком Вавиловым и академиком Мандельштамом, 2. письмо академика Фока, 3. письма писателей С. Маршака и К. Чуковского.

Подлинники хранятся у меня [67] Тексты писем опубликованы в книге Лидии Чуковской “Прочерк”: // www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=13148 . .

Академики Сергей Иванович Вавилов и Леонид Исаакович Мандельштам в “Научной характеристике М. П. Бронштейна” назвали его “ одним из выдающихся физиков-теоретиков Советского Союза ”.

Академик Владимир Александрович Фок написал, что

М. П. Бронштейн в своей научной деятельности проявил себя как талантливый молодой ученый, сделавший ценный вклад в советскую науку и обладающий исключительной эрудицией в области теоретической физики. Его докторская диссертация, посвященная общей теории относительности Эйнштейна, содержит результаты большой научной ценности .

Писатель Самуил Яковлевич Маршак отметил, что

…Работая в области точных наук, М. П. Бронштейн в то же время много и успешно занимался научно-популярной – вернее, научно-художественной – литературой, которой мы, литераторы, можем дать столь же высокую оценку, какую дали его научным трудам товарищи Вавилов и Мандельштам .

Многоуважаемый Андрей Януарьевич!

За свою долгую жизнь я близко знал многих знаменитых людей: Репина, Горького, Маяковского, Валерия Брюсова, Леонида Андреева, Станиславского, и потому мне часто случалось испытывать чувство восхищения человеческой личностью. Такое же чувство я испытывал всякий раз, когда мне доводилось встречаться с молодым физиком М. П. БРОНШТЕЙНОМ. Достаточно было провести в его обществе полчаса, чтобы почувствовать, что это человек необыкновенный. Он был блистательный собеседник, эрудиция его казалась необъятной. Английскую, древнегреческую, французскую литературу он знал так же хорошо, как и русскую. В нем было что-то от пушкинского Моцарта – кипучий, жизнерадостный, чарующий ум.

О нем как о физике я судить не могу, но я видел, с каким уважением относились к нему специалисты-ученые, каким благоговением окружено его имя среди студенческой молодежи. Академик Иоффе, академик С. И. Вавилов говорили о нем как о человеке с большим будущим.

Впрочем, в физике я плохо осведомлен. В качестве детского писателя я могу засвидетельствовать, что книги Бронштейна “Солнечное вещество”, “Лучи икс” и другие кажутся мне превосходными. Это не просто научно-популярные очерки – это чрезвычайно изящное, художественное, почти поэтическое повествование о величии человеческого гения. Книги написаны с тем заразительным научным энтузиазмом, который в педагогическом отношении представляет собой высокую ценность. Отзывы газет и журналов о научно-популярных книгах Бронштейна были хором горячих похвал. Меня, как детского писателя, радовало, что у детей Советского Союза появился новый учитель и друг.

Я убеждал М. П. Бронштейна писать для детей еще и еще, так как вдохновенные популяризаторы точных наук столь же редки, как и художники слова. Тимирязевы рождаются раз в сто лет. Между тем советским детям насущно необходимы именно такие увлекательные и горячие научные книги, которые могли бы с малых лет зажечь их любовью к химии, физике, зоологии, ботанике. Школьных учебников здесь недостаточно.

Теперь Матвей Петрович Бронштейн арестован и осужден. Я прошу Вас, Андрей Януарьевич, лично ознакомиться с его делом и, если Вы найдете это возможным, отдать распоряжение о пересмотре.

Двадцать лет спустя (30 марта 1958 года) Корней Чуковский записал в своем дневнике:

Зощенко седенький, с жидкими волосами, виски вдавлены внутрь и этот потухший взгляд!

Очень знакомая российская картина: задушенный, убитый талант. Полежаев, Николай Полевой, Рылеев, Мих. Михайлов, Есенин, Мандельштам, Стенич, Бабель, Мирский, Цветаева, Митя Бронштейн, Квитко, Бруно Ясенский, Ник. Бестужев – все раздавлены одним и тем же сапогом .

Я испытывала необходимость увидеть слова “умер тогда-то там-то” написанными. Или услышать своими ушами. Для чего – объяснить не умею.

‹…›

Я вернулась домой в Ленинград и, в один прекрасный день, знакомой дорогой отправилась в Большой Дом.

Тот же зал, те же неуклюжие колонны в зале, те же высокие окна, та же высокая дверь из зала внутрь. В тридцать седьмом седоусый старец, сидевший за этой дверью, требовал паспорт, спрашивал: “Вы жена? А почему мать не пришла? Дело ведется” – и нажимал кнопку звонка: “следующий!”

Теперь никаких “следующих”. В огромном зале я одна. Толкнулась в дверь с тяжелой, под бронзу, ручкой – заперто. Рядом с дверью деревянное окошечко, аккуратно выкрашенное под цвет стен. (Раньше я его не видела.) Дверца захлопнута. Я постучала.

Детина с сонным и плоским лицом. “Вам что?”

– В Москве отцу моему в Военной коллегии сказали, что муж мой погиб. Матвей Петрович Бронштейн. Он ленинградец и в тюрьме содержался в Ленинграде. Но от вас никакого извещения о смерти я не получала.

– А мы вам не ЗАГС – посылать извещения… Как вы говорите? Бронштейн Ме Пе? – Он на минуту захлопнул окошко. Потом отворил его. – Сведений о смерти у нас нет.