Владимир Бутков - На пути к философии Современного Космизма

По Хайдеггеру – вопрошающая о своем бытие сущность есть человек – Dasein (вот-Бытие). Он есть точка отсчета смысла Бытия (его темпоральность) как его размыкание (обращенность на себя) и как его просвет (понятность присутствия, открытость Бытия в проекте). Проект Dasein у Хайдеггера, собственно, и «временит время». Человек экзистирует внутри непотаенности Бытия и способен изначально (априорно) понимать вещи сущностно, как дар Бытия, которое, однако, (как таковое) не есть просто сущее, но именно непотаенное сущее (на что ему указывает время в своем горизонте). Для человека Бытие понятно (открыто) как бытие-в-мире, но неразличимо как самое ближайшее и одновременно наиболее удаленное, потому что только человек способен мыслить Бытие и обращаться к нему, как к себе, и старается «быть всегда впереди себя в мире», что приводит человека к состоянию «заботы», как его способность стоять в просвете Бытия и придавать ему смысл. Через язык человек озвучивает Бытие, которое, таким образом говорит о себе именно через человека. Поэтому язык у Хайдеггера есть дом Бытия, а человек его зеркало.

Сартр . Обнаружение феномена Бытия, именно таким, каким оно себя обнаруживает (и не более того) – похоже, есть главная задача Сартра. Бытие явления есть мера Бытия. Дальше явления ничего нет. Оно самоценно и самодостаточно. А поскольку человек (Сартр был материалистом) явлен сущностно лишь себе самому, то его «вне-бытийность» переводится в не-бытие, приравненное (безосновательно) к Ничто, которое уже рассматривается как дорефлективное сознание (бытие-в-себе), оно же разомкнутость Бытия, его недостаточность, дистанцированное присутствие с антропоморфными нагрузками и т. д.

Проблема Сартровской концепции Бытия в том, что человек (или его проект) неким волшебным способом в ней уже как-то присутствует (подбросили его). Схожий провал в становлении Бытия можно найти в Гегелевской диалектике Бытия и Ничто, которые из пустых, покоящихся и чистых абстракций вдруг, слившись (перейдя), неожиданно перепрыгивают в живую логику «загрязненного» Бытия, оставляя за скобками происхождение самой логики. Предельная интенсивность бытия-для-себя (человек) предположительно переходит в бытие-в-себе (сущее), завершая таким образом богоподобный акт сотворения. Как хороший писатель, Сартр в известной степени лукавит сам с собой, говоря, что не верит в свой же «фундаментальный проект человека» стать Богом. Скорее, наоборот – Бог еще «работает» с человеком на уровне человека, который должен сам себя «ожидать и делать».

Отношения Бытия феномена и сознания (платформа ничто, бытийная недостаточность, отрыв, пустота и т.д.) собственно и образуют у Сартра его онтологическую рефлексию. Если феномен Бытия может быть объективным, то восприятие сознания заведомо субъективно (иными словами, вам требуется сознание, чтобы воспринять сознание). Сартровское бытие сущего не есть некая скрытая реальность: «бытие сущего и есть как раз то, чем оно показывается». Явление как таковое принципиально самодостаточно, за ним ничего нет и не может быть, потому что оно и есть сущность. Точнее, не одно явление, а их связанный ряд, а если еще точнее, то основание бесконечного ряда явлений как их связь. Причем сам ряд, разумеется, никогда полностью не проявляется, так как бесконечен, а человек оказывается лишь его членом.

Как пишет Сартр – «наша теория феномена заменила реальность вещи объективностью феномена и что она обосновала последнюю с помощью бесконечного». Здесь Сартр с необоснованной легкостью сшивает такие тяжелые понятия, как реальность, объективность и бесконечность. С помощью бесконечности можно решать вообще любые проблемы. Феномен ведь устанавливает (делает видимой) реальность не дальше самого себя, например, феномен мышления уже не объективен сам по себе. Если связь явлений есть тоже явление, то вопрос в том, возможна ли принципиально не являемая связь явлений, или как возможно не феноменальное Бытие?

В концепции Бытия невозможно обойти проблему его соотнесенности с бесконечностью. С античных времен бесконечное представлялось как нечто неоформленное, незавершенное, не состоявшееся, а, стало быть, не истинное, не совершенное и даже не существующее. Как космогонический принцип, бесконечное утверждается в отрицании предела, а значит, всего временного и вещественного, и воплощается в ужасном Хаосе. Анаксимандр представлял введенный им Апейрон (безграничное) в виде движущейся в себе бесконечной и бескачественной праматерии, из которой вещи возникают через выделение противоположностей и куда они возвращаются, исчерпав свой потенциал. Здесь Апейрон начинает выступать уже как онтологический принцип, который у Анаксимандра является атрибутом праматерии. Он окружает Космос и поглощает его после гибели. У Пифагора и позднее у Платона, Апейрон-бесконечное выступает уже в онтологической паре со своей противоположностью – пределом, и таким образом они устанавливают движение сущего и его размерность – время. Таким образом, форма ограничивает бесконечную материю и определяет вещь в реальном мире.

Аристотель не признавал актуальную бесконечность. Для него возможна лишь потенциальная бесконечность, которая может быть представлена в виде возрастающего ряда натуральных чисел. У Спинозы мы находим, что конечное всегда имеет причину в другом «Под модусом я разумею состояние субстанции (Substantiae affectio), иными словами, то, что существует в другом и представляется через это другое» (Этика 1.1). Соответственно, бесконечная субстанция не нуждается в другом и натурально является причиной самое себя.

Николай Кузанский находит в бесконечности абсолютное единство, совершенство и, как результат, слияние всех противоположностей (например, окружность с бесконечным диаметром становится прямой). Бесконечность у него носит не традиционно «дурной» характер, а позитивный, как максимальная полнота Бытия. В представлении Лейбница Вселенная фрактальна и бесконечна в пространстве и времени. Количество монад в ней (и в отдельный вещах) не ограничено, и каждая из них вбирает в себя актуально-бесконечный спектр других монад и связь со всей Вселенной. Отсюда, вероятно, и произошла Кантовская, принципиально не явленная нам и бесконечная внутри себя «вещь в себе».

Но является ли бесконечность атрибутом пространства-времени? Антиномия времени у Канта имеет тезис и антитезис: с одной стороны, мир во времени должен иметь начало, иначе бесконечное в прошлом не будет иметь причины, чтобы закончиться целостным миром в настоящем. С другой стороны, если мир имеет начало, то до него должно быть состояние с «пустым временем», в котором невозможно возникновение чего-либо в силу тождественности всех состояний. Поэтому мир у Канта расположен в неопределенном пространственно-временном континууме. Пространство, таким образом, смогло отстраниться от бесконечности, став континуумом. Именно как пространство-время.