Пол Хэлперн - Коллайдер

В 1903 г., вскоре после того, как Резерфорд опубликовал их совместную теорию радиоактивных превращений, Содди решил объединить свои усилия с Уильямом Рамзаем из Университетского колледжа в Лондоне, признанным экспертом по гелию и инертным газам вообще (неону и остальным). Рамзай с Содди поставили серию тщательных экспериментов, в которых альфа-частицы от радиоактивного радия накапливались в специальной стеклянной трубке. Затем у полученного достаточно плотного газа ученые исследовали спектральные линии, оказавшиеся в точности такими же, как и у гелия. Спектральные линии - это узкие полоски в окрестности определенных частот (в видимой части спектра это определенные цвета). Каждый элемент, излучая или поглощая свет, дает свой набор линий. В спектре излучения гелия всегда видны некоторые фиолетовые, желтые, зеленые, сине-зеленые и красные линии, а также две характерные голубоватые полоски. Эти «отпечатки пальцев» послужили в опытах Рамзая и Содди неопровержимым доказательством того, что альфа-частицы и ионизованный гелий - одно лицо.

Содди принадлежит и термин «изотоп», которым он описывал разновидности одного и того же химического элемента, обладавшие разными атомными весами. Например, дейтерий, или «тяжелый» водород, химически никак не отличается от обычного, но зато атомный вес у него приблизительно в два раза больше. Радиоактивный изотоп водорода тритий вообще где-то в три раза тяжелее обычного водорода. В распаде он дает гелий-3, легкий изотоп привычного нам гелия. Содди вывел, как он сам его назвал, закон радиоактивного смещения: в результате альфа-распада элемент в таблице Менделеева перемещается на две клетки назад, словно ему в настольной игре выпал неудачный ход. Бета-распад, наоборот, дает право на один ход вперед, и получается один из изотопов элемента, сидящего в следующей клетке. Живой пример - распад трития, который, переходя в гелий-3, прыгает на клетку дальше.

Представим, что вы случайно набрели на непонятный автомат с шариками и содержимого его не видите. Иногда из него выскакивают синие шарики, и автомат при этом мигает один раз, а иногда - красные, чье появление сопровождает двумя вспышками. Как отсюда понять, что происходит внутри? Наверное, можно предположить, что в автомате однородная смесь красных и синих шариков, разбросанных тут и там, как изюм в пудинге.

К 1904 г. физикам была известно, что в радиоактивных процессах атомы переходят друг в друга, испуская частицы с различными зарядами и массами, но ни у кого не было представления об общей картине. Томсон рискнул выдвинуть идею, что положительные и отрицательные заряды равномерно перемешаны, причем вторые, раз они легче, обладают большей свободой перемещения. Когда экспериментаторы отведают этого пудинга, надеялся он, они убедятся, насколько он хорош. Но, увы, первый пудинг вышел комом. И судьба так распорядилась, что этот вердикт вынес новозеландский любимец Томсона.

Следующий период в жизни Резерфорда был, пожалуй, самым плодотворным. В 1907 г. Манчестерский университет - по этим североанглийским местам когда-то пролегал научный путь Дальтона - предложил ученому возглавить кафедру физики. То, что приобрел Манчестер, стало утратой для Макгилла. К тому времени Резерфорд «оседлал удачу», как он сам не без хвастовства заметил своему биографу (и ученику) Артуру Иву 17, и был в науке уже заметной величиной. Как заправский рулевой, он твердой рукой вел свое судно: брал на работу лучших молодых исследователей, ставил им интересные задачи и увольнял тех, кто не оправдывал ожиданий. Громогласный, бывало, вспыльчивый и порой клянущий приборы на чем свет стоит, профессор с неизменной трубкой и усами и правда наводил страх на подчиненных. Но вспышки гнева быстро проходили, из-за иссякших туч показывалось яркое солнце, и тогда не было на свете никого дружелюбнее, добродушнее и благосклоннее Резерфорда.

В то время с ним сблизился манчестерский биохимик и будущий первый президент Израиля Хаим Вейцман. По его описанию, Резерфорд был «живым, энергичным и шумным. Ему было дело до всего, не только до науки. Он охотно и с напором обсуждал все на свете, даже если не имел о чем-то ни малейшего представления. Спускаясь в столовую к обеду, я уже слышал в коридоре раскаты его дружелюбного голоса… Он был добродушным, но дураков терпеть не мог» 18.

Вейцман вспоминал, сравнивая Резерфорда с Эйнштейном, которого он тоже хорошо знал: «Как ученые эти два человека были противоположностью друг друга: у Эйнштейна сплошные вычисления, у Резерфорда сплошной эксперимент. Но и в жизни они были мало похожи. Эйнштейн казался недосягаем, а Резерфорд выглядел здоровенным и шумным новозеландцем, которым, впрочем, и являлся. На поприще эксперимента Резерфорд, конечно же, был гением, одним из лучших. Он обладал особым чутьем, и к чему бы он ни прикасался, все обращалось в золото» 19.

В Манчестере Резерфорд строил честолюбивые планы: расколоть атом альфа-частицами и посмотреть, что внутри. Он догадался, что сравнительно крупные альфа-частицы - идеальный прибор для исследования глубинной структуры атома. Прежде всего он хотел испытать на прочность пудинговую модель Томсона и понять, правда ли, что атом - это пирог из внушительных положительно заряженных кусков и маленьких отрицательных зарядов. Настроенный на победу, Резерфорд сумел увести из-под носа конкурентов два ценных приза: столь желанный запас радия (они сражались за него с Рамзаем) и светлую голову немецкого физика Ханса Гейгера, который раньше работал под началом бывшего главы кафедры. Резерфорд поставил перед Гейгером задачу разработать надежный способ регистрации альфа-частиц.

Предложенный Гейгером метод - подсчет искр, проскакивающих между электродами металлической трубки, когда альфа-частицы, ионизуя запаянный внутри газ, превращают его в проводник, - лег в основу знаменитого счетчика, названного в честь автора изобретения счетчиком Гейгера. Этот счетчик работает благодаря тому факту, что электрические токи циркулируют по замкнутым контурам. Каждый раз, когда образец испускает альфа-частицу, цепь, идущая через электроды и проводящий газ, замыкается, и слышится отчетливый щелчок. Несмотря на полезную находку Гейгера, Резерфорд обычно применял другой способ регистрации. Он брал экран, покрытый сульфидом цинка, материалом, в котором бомбардирующие альфа-частицы вызывают крошечные вспышки света, сцинтилляции.

В 1908 г. Резерфорд прервал исследования, чтобы съездить за Нобелевской премией по химии, присужденной ему за изучение альфа-частиц. Но лаборатория пустовала недолго. Вооружившись надежными методами детектирования, он перешел к новым экспериментам, в которых также принимали участие Гейгер и талантливый, хоть и не закончивший еще университет Эрнест Марсден.