Ирвинг Гофман - Ритуал взаимодействия

Помимо чувства реальности, которое она обеспечивает, конкретная встреча может не иметь серьезных последствий, но мы должны видеть, что правила поведения, обязывающие индивида быть способным и готовым отдаваться таким моментам, имеют глобальное значение. Люди, придерживающиеся этих правил, поддерживают состояние готовности к разговорному взаимодействию, а разговорное взаимодействие между многими разными людьми во многих разных случаях необходимо для того, чтобы работа общества была выполнена.

Обсуждавшееся в этой главе чувство реальности формируется как альтернатива формам отчуждения, состояниям типа поглощенности, озабоченности собой и скуки. В свою очередь, эти виды нарушения обязанностей можно понять, обращаясь к центральному вопросу спонтанной вовлеченности. Когда мы рассмотрели, каким образом речевой контакт может иметь успех или терпеть неудачу в приведении участников к этой спонтанной вовлеченности, и увидели, что так же можно рассматривать несфокусированное взаимодействие, мы получили ориентиры для понимания других видов обязанностей: профессиональной карьеры индивида, его политической вовлеченности, его семейного положения, — ибо в определенном отношении эти более широкие контексты состоят из повторяющихся случаев сфокусированного и несфокусированного взаимодействия. Рассматривая то, каким образом индивид оказывается идущим не в ногу с социальной ситуацией, нам, быть может, удастся что-то узнать и о путях его отчуждения от того, что занимает значительно большую часть его времени.

Люди, оказавшиеся в поле зрения психиатра, обычно прежде привлекают внимание своих знакомых-непрофессионалов. То, что психиатры считают психическим заболеванием, неспециалисты обычно вначале видят как оскорбительное поведение — поведение, заслуживающее презрения, враждебности и других негативных социальных санкций. Целью психиатрии долгое время было противодействие техническому подходу к таким людям; понимание и лечение, а не кара за нарушение общественного порядка; забота об их интересах, а не интересах социального круга, которому нарушитель порядка нанес ущерб. Я воздерживаюсь здесь от обсуждения того, каким несчастьем для многих нарушителей порядка было предоставление им такой медицинской «помощи».

Фрейдистская психиатрия в корне изменила постановку этой медицинской проблемы. В небольших классических психоаналитических работах последователи 3. Фрейда показали, что определенные нарушения порядка, теперь называемые симптомами, могут интерпретироваться или прочитываться как часть системы коммуникации и защиты нарушителя, в частности, как регрессия к инфантильным формам поведения. Окончательным триумфом этой психологической точки зрения стало понимание того, что социально неподобающее поведение может быть психологически нормальным (например, когда мужчина обнаруживает достаточно сил, чтобы разорвать нездоровые супружеские отношения), а социально адекватное поведение может быть по-настоящему болезненным (что иллюстрируется навязчивыми интересами и сексуальным воздержанием некоторых химиков-исследователей). Короче говоря, для психиатра наличие беспокоящего симптома является просто разрешением начать «копать».

Первым результатом этого просвещенного подхода, о котором мог бы сокрушаться социолог, явилось то, что парадоксально притупился интерес к неприличному поведению. В конце концов, симптом — это только симптом, даже если он действительно отмечает место, где вы начинаете свое исследование. Если как-то вам удается убрать один симптом, ничего не делая с динамикой, скорее всего, неожиданно возникнет другой симптом; он может иметь совсем другое обличье, но ту же выраженность.

Быстро перешедшим от нарушений социального порядка к психическим симптомам психиатрам обычно не очень удавалось превзойти неспециалистов в оценке неадекватности поступков — объяснимых для крайне девиантных поступков, но не для многих более мягких случаев неправильного поведения. Эта проблема неизбежна, так как у нас отсутствует технический реестр различных паттернов одобряемого в нашем обществе поведения, а имеющуюся у нас скудную информацию не преподают в медицинских учебных заведениях. Психиатрам до сих пор не удалось дать нам систематизированные принципы идентификации и описания нарушений правил, типичных для психотического поведения. В настоящее время в психиатрии существует довольно специальный и тяжелый язык, включающий такие термины, как: «уплощение аффекта», «позирование», «манерность движении», «неконтактность» и т. д. Это решает проблему быстрых клинических записей, но создает много сложностей для практиков. В любом случае, моралистический язык социальных наук, выстроенный вокруг неправдоподобного представления, будто люди должны находиться в хорошей, ясной, прямой и открытой коммуникации друг с другом, еще хуже: как будто коммуникация — это пилюля, которую нужно проглотить, потому что это полезно для желудка.

Вторым следствием просвещенного психиатрического подхода, о котором мог бы сокрушаться социолог, является вытекающая из него очень специфическая и ограниченная трактовка коммуникации. Психиатры, вследствие своей опоры на амбулаторную практику и увлеченности (по крайней мере, до недавнего времени) невротиками, а не психотиками, склонны встречаться со своими пациентами в комнатах на двоих. Даже хуже: они склонны были впадать в ошибку «телефонной кабины», как будто то, чем занимается пациент, так или иначе является видом беседы, обменом информацией по телефону, а проблема состоит в том, что линия занята, связь плохая, собеседник на другом конце застенчив, скрытен, боится говорить или настаивает на использовании шифра. В работе явно нужно большое терпение и умение слушать. Гипноз и «сыворотка правды» также использовались для «очистки линии». Позднее, с появлением вживленных в кору мозга электродов, мы прогрессировали параллельно с телефоном Белла к чему-то вроде «прямого набора». Я могу добавить, что немногие профессии были так хорошо способны институционализировать и продать на социальном рынке собственные фантазии о том, чем они занимаются.

В любом случае, существовала общая слепота к тому факту, что очень часто неправильное поведение пациента — это публичный факт в том смысле, что любой, находящийся в одной комнате с ним, или, по крайней мере, любой участник того же разговора почувствует, что тот ведет себя неприлично. Правда, пациент может неадекватно вести себя просто потому, что присутствующие люди воспринимаются им как замещающие реально значимые фигуры. Но какой бы ни была более глубокая цель неадекватного поведения и насколько бы ни был психиатр убежден в том, что он и пациент одни в комнате, неадекватное поведение — это публичная вещь, потенциально доступная и являющаяся потенциальным беспокойством для всех и каждого, кто может оказаться в присутствии пациента. И когда мы покидаем профессиональную территорию психиатра, этот факт становится еще очевиднее. Психоз — это то, что может стать заметным любому на работе пациента, его соседям, его домашним, и что, по крайней мере сначала, должно восприниматься как несоблюдение социального порядка, существующего в этих местах. Другая сторона изучения симптомов — изучение общественного порядка, изучение поведения в общественных и полуобщественных местах. Если вы будете изучать одну сторону этого вопроса, вам, вероятно, нужно изучить и другую. Я полагаю, что симптоматическое поведение вполне может рассматриваться в первую очередь не как искаженная форма коммуникации двух человек, но как форма социально неадекватного поведения в том смысле, который придавали этому понятию Эмили Пост и Эми Вандербильт [97].