Руслан Баженов - Ампутация сознания, или Немного воска для ослиных ушей

Другое дело, что Сергей Георгиевич справедливо подметил, что современная публичная политика в массе своей является бизнесом, но причина этого не в таинственных манипуляторах, а в самой природе капиталистического общества. Естественно, что демократия – это замечательное (хотя пока и несовершенное) достижение человечества используется часто в целях получения выгоды, как, впрочем и многие другие достижения, такие, как искусство, наука и т.д. Но не надо теперь обрушиваться только на них, надо выявлять объективные причины, задавать вопросы, ПОЧЕМУ происходит так-то и так-то. И не придумывать «злую волю», а раскрывать сущность общественных законов, отталкиваться от экономического базиса на котором стоит общество. Если главной целью данного общества является извлечение прибыли, если оно делится на эксплуататоров и эксплуатируемых, разве может это не повлиять на публичную политику этого общества? Разве не будут какие-то классы отстаивать свои интересы посредством политической деятельности? Разве не будут с помощью денег «создаваться» политики, часто ничтожные фигуры, которые будут защищать интересы определенного класса, но при этом делать вид, что радеют об общем благе?

Нужно идти до конца в своем анализе, а не ограничиваться поверхностными заявлениями и заявлениями вроде «А вот раньше-то…». А раньше часто было еще хуже. Просто тогда политик-дворянин был откровеннее, чем сегодня, потому что у него были ОСОБЫЕ права. И то, что сегодня политика ВЫНУЖДЕНА чаще всего позиционировать себя как «народных радетелей», говорит не о силе господствующих классов, а о их слабости. Раньше, когда дворянство было вынуждено потесниться и пустить в свои ряды «торгашей», оно сделало это потому, что ОСЛАБЛО. Потому что реальная власть, реальная сила, сила экономическая оказалась в других руках. В современном мире буржуазные политики, защищающие, в основном, интересы господствующего класса, уже не могут действовать так откровенно, как раньше, они, загнанные в «рамки демократии», вынуждены изворачиваться, «манипулировать», и это сильнее всего свидетельствует об их слабости.

Те права человека, все эти «Свобода, Равенство, Братство», на волне которых выплывали буржуазные революции, чтобы потом эти самые слова и права втоптать в землю, поднимались из пыли, утверждались в обществе, набирали силу, обрастали реальным содержанием и теперь вступают в непримиримое противоречие с самим капиталистическим производством, часто регулируя его во благо общества. Переоценивать влияние класса буржуазии не стоит, сегодня мы становимся свидетелями того, как в эпоху его, казалось бы, расцвета, он все больше и больше начинает выпускать из рук рычаги управления. Так, например, как ни борются медиакомпании с файлообменными сетями, по которым совершенно бесплатно (социализм!) распространяются музыкальные и видео файлы, но и они, со всем их влиянием, со всеми их капиталами, не могут добиться от того же буржуазного американского суда решения, по которому бы Интернет-провайдер раскрыл имя пользователя (по предоставленному IP-адресу), нарушившего закон (по нормам буржуазного права – вора).

Впрочем, не стоит и самообольщаться насчет слабости буржуазии, потому что там, где речь начинает идти об основе ее существования, например об обобществлении средств производства, она довольно быстро готова забыть о правах человека, конституции и воле народа, перейдя к решительным действиям, и к этому нужно быть готовым.

А репризы автора, вроде:

Таким образом, телевидение на Западе устранило демократию как таковую, ибо демократия означает осмысление проблемы и разумный выбор в виде политических идей

можно отнести скорее к разделу «поэтических преувеличений». Кстати, демократия, в общепринятом понимании, это – власть народа, а не «осмысление проблемы и разумный выбор». И осуществляться она тоже может совершенно по-разному. Такой демократии, какой представляет ее себе автор, пожалуй, никогда еще и не было, а значит, и ТВ не могло ее «устранить». Автор опять видит ужасы в самом обычном публичном лицемерии, когда политика подлаживается к аудитории, вместо того чтобы уничтожать несогласных:

Телевидение превратило политический язык (дискурс) из конфликтного в соглашательский - политик, создавая свой имидж, всегда обещает «сотрудничать со всеми здоровыми силами».

Нет, видимо, политику надо пообещать перестрелять всех недовольных. Ясно, что он будет лгать, но что вы предлагаете с ним сделать в рамках данного буржуазного общества? Кстати, можно найти и политиков-клоунов, вроде Жириновского, которые не обещают «сотрудничать со всеми здоровыми силами», ну и что? Обидно, что автор превращает свою критику, часто довольно острую и интересную, в какое-то брюзжащее недовольство буквально всем, что он видит в современном обществе. И вместо инструмента борьбы она превращается в страшилку-почиталку какого-нибудь «патриота», который потом сидит в болоте и ищет «манипуляторов», которые запускают к нему комаров. И вместо осушения этого болота, мечтает о налаживании массового производства кремов типа «Тайга».

Поражает, с какой легкостью Кара-Мурза строит подобные логические цепочки, «все объясняющие» (причем каждый раз – разные!): ТВ принесло «особый язык», который привел к «глубокому кризису самой категории ценностей в политике». И в качестве доказательства:

Сегодня на Западе для среднего университетского профессора совершенно недоступен тот политический язык, которым владел грамотный рабочий начала ХХ века.

Комментарии, мне кажется, излишни. Стоит просто напомнить автору, что как раз таки в его рассуждениях нет ни грамма диалектики. Раз для среднего университетского профессора на Западе не доступен тот «простой» язык, которым владел «грамотный рабочий начала 20 века», может быть, в этом виновно не одно только ТВ? Может быть, профессор сегодня не использует в своей речи сочетания вроде «диктатура пролетариата», потому что исторический опыт показал, что в реальности, в общем-то, это словосочетание оказалось фикцией, превратившись в диктатуру партии и ее руководителя?

Может быть, «университетский профессор» не говорит о скорой пролетарской революции в Англии или США (как «грамотный рабочий начала 20-го века»), потому что таковой революции в «развитых странах» не случилось, а произошла она, в основном, в «крестьянских странах» с сильными пережитками феодализма? Может быть, все-таки как-то изменились политические реалии, и конец 20-го века довольно сильно отличается от начала? А может ли при этом остаться неизменным политический язык, политические понятия?

Да и много ли было их, «грамотных рабочих»? И почему у людей, принадлежащих к разным классам и разным эпохам, должен быть одинаковый «политический язык»? Наоборот, если бы они мыслили в одних категориях, на одном языке – вот это было бы странно!