Юрий Пахомов - Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Наличие такой общности определяет вектор объективной потребности и потенциальной, в долгосрочной перспективе, возможности интеграции прежде всего четырех постсоветских республик — Беларуси, Казахстана, Российской Федерации и Украины, о чем уже приходилось писать ранее и что было намечено в 2004 г. намерением этих государств создать ЕЭП. Однако ему препятствуют геополитические амбиции России В. В. Путина и односторонне–прозападная ориентация новой украинской власти, пришедшей к власти в январе 2005 г. В политическом отношении Россия заинтересована в восстановлении, хотя бы частично, своего контроля над постсоветским пространством, а в экономическом — в замыкании на себя экспорта его энергоресурсов, а значит, и участие в их эксплуатации вне собственной территории. Однако то и другое, особенно первое, ей пока плохо удается. К тому же, российскому руководству не может нравиться и вполне самостоятельное поведение Туркменистана и Узбекистана, а также попытки Азербайджана, Грузии, Украины и Молдовы (сперва совместно с Узбекистаном), при поддержке со стороны США, создать в рамках СНГ новую политическую структуру — ГУАМ, пока что не отличающуюся эффективностью.

Наблюдаем парадоксальную ситуацию. С одной стороны, СНГ объективно необходимо для многих составляющих его государств. Более того, как показал проведенный выше анализ, основная масса населения Беларуси, Украины, Российской Федерации и Казахстана в достаточно высокой степени близка друг другу на наднациональном уровне. Это также, но в меньшей степени, относится и к жителям других постсоветских государств.

Однако, с другой стороны, в рамках СНГ, особенно после смен власти в Грузии, Украине и Кыргызстане, усилились процессы взаимоотторжения образующих его государств. Связаны они, кроме их естественного различия в социально–экономической, конфессиональной, языковой и других сферах, также с сугубо политическими и цивилизационными обстоятельствами. Во‑первых, это стремление России к гегемонии, вызывающее оправданные опасения у других членов Содружества, некоторые из которых пытаются заручиться поддержкой со стороны США и ЕС. Во‑вторых, это то, что пространство СНГ перекрывается широким сектором Мусульманско–Афразийской цивилизации в Центральной Азии и Закавказье (как и на территории Российской Федерации — Среднее Поволжье, Предуралье, Северный Кавказ), а также преимущественно в лице Западной Украины сопричастно Западноевропейско–Североамериканской цивилизации (в силу как длительного пребывания в составе центральноевропейских государств, так и наличия многочисленной, происходящей преимущественно из этого региона, украинской диаспоры, активно пополняемой в течение всех лет независимости «заробітчанами», главным образом также западноукраинского происхождения).

Традиции соответствующих цивилизационных миров, пусть даже в их периферийных и синкретических формах, часто (как в Западной Украине) во многих своих базовых принципах несовместимы с российско–евразийскими установками, а потому порою вызывают эмоциональную реакцию отторжения. К тому же, не забыты еще жертвы советского террора, в котором националистическое сознание обвиняет не советско–большевистскую систему как таковую, а именно Россию и русских. Все это, особенно в силу высокой активности малочисленных, но чрезвычайно активных, «пассионарных», выражаясь терминологией Л. Н. Гумилева, националистов, может иметь (а отчасти и имеет) серьезные политические последствия.

Таким образом, учет цивилизационного фактора помогает более адекватно оценить сегодняшние политические реалии не только в глобальном масштабе, но и собственно в рамках СНГ, более того, практически в каждом из его отдельно взятых государств. Социально–экономическая катастрофа, пережитая Украиной в 1990‑х гг., не в последнюю очередь определялась ложностью навязываемых растерявшемуся, деморализованному и все более дезинтегрирующемуся обществу, как и зачастую недостаточно образованным представителям властвующего сообщества, представления о нашей цивилизационной идентичности. Такая опасная тенденция с новой силой проявляет себя с начала 2005 г.

Цивилизационные системы оказывают многоплановое и комплексное воздействие на экономику, прежде всего по линии адекватности хозяйственного механизма тем общественным (идеологическим, политическим, культурным, традиционным и иным) ценностям, которые соответствуют ментальности населения в рамках данной цивилизационной общности на государственном, региональном или глобальном уровнях.

В этом смысле попытка создать в СССР, а затем в ряде других государств отличную от других цивилизационную систему марксистско–ленинского образца могла быть успешной только в том случае, если бы мировой социализм обеспечил неоспоримые преимущества перед всем остальным миром. Как оказалось, командно–административный принцип организации общественно–экономического устройства, положенный в основу этой системы, смог обеспечить указанные преимущества только на стартовом этапе создания мощных производительных сил, но в силу присущей ему негибкости не был способен воспринять и использовать те новейшие процессы в экономической сфере, которые явственно проявились в конце XX ст.

Существование противостоящей остальным и на определенном этапе конкурентной цивилизационной модели 710 710 В этом отношении весьма характерна критическая оценка И. А. Шумпетером наличия у капитализма преимуществ сравнительно с социализмом. См.: Schumpeter J. А. Socialism, Capitalism and Democraci. — London, 1942. не могло не вызвать многочисленных попыток критической оценки ее сущности зарубежными политологами и экономистами. Необходимо подчеркнуть, что концептуально основой практически всех подобных оценок было сравнение и подчеркивание преимуществ только западной модели общественного развития. Достаточно высокий уровень разработок этой проблемы рядом «советологов» 711 711 Среди многочисленных исследований наиболее фундаментальными являются: Мизес Л. Социализм. — М ., 1994; Хаиек Ф. Дорога к рабству. — М ., 1993; Eucken W. Die Grundlagen der Nationaloekonomie. — Berlin, 1959. способствовал тому, что подобный «западный» образец реформирования командно–административной экономики стал концептуальной основой трансформационных моделей в большинстве постсоциалистических государств. В целом успешное его использование в странах Центральной Европы и Прибалтики в значительной степени было обусловлено тем, что за послевоенные годы их население ментально не утратило связей с европейским цивилизационным пространством. И наоборот, приоритет иных цивилизационных корней постсоветских реалий во многом определил концептуальные просчеты инициаторов экономических реформ в России, Украине и ряде других новых независимых государств.