Юрген Каубе - Макс Вебер: жизнь на рубеже эпох

Того, что Кафка, в 1914 году превративший бюрократический аппарат в аппарат механический, сделал из социально–научного анализа чиновников, Макс Вебер уже не застал. Через два года после его смерти Кафка пишет роман «Замок», где все действие вращается вокруг государственного учреждения. Нельзя сказать, что он буквально напрашивается на социологическое прочтение, однако ведомство, занимающееся делом землемера К., и его чиновники совершенно не похожи на бесперебойно функционирующую машину. Они даже не в состоянии выяснить, вызывал ли кто–то землемера или нет, и угроза исходит скорее от их слов, чем от дел, скорее, от бездействия, чем от управления. Лишь в одном–единственном месте учреждение названо аппаратом: «А теперь я коснусь одной особенности нашего служебного аппарата. Насколько он точен, настолько же и чувствителен. Если какой–нибудь вопрос рассматривается слишком долго, может случиться, что еще до окончательного рассмотрения, вдруг, молниеносно, в какой–то непредвиденной инстанции — ее потом и обнаружить невозможно — будет принято решение, которое хоть и не всегда является правильным, но зато окончательно закрывает дело. Выходит так, будто канцелярский аппарат не может больше выдержать напряжения, когда его из года в год долбят по поводу одного и того же, незначительного по существу дела, и вдруг этот аппарат сам собой, без участия чиновников, это дело закрывает. Разумеется, никакого чуда тут не происходит, просто какой–нибудь чиновник пишет заключение о закрытии дела, а может быть, принимается и неписаное решение, и невозможно установить, во всяком случае тут, у нас, да, пожалуй, и там, в канцелярии, какой именно чиновник принял решение по данному делу и на каком основании» [485] Кафка Ф. Замок. Глава пятая / пер. с нем. Р. Райт–Ковалевой. . Здесь мы видим, что чудовищность бюрократии не в ее точности, а в ее многословности. И в этом отношении социология организации не уступит Кафке, ибо, получив первоначальный импульс от Макса Вебера, она целиком сосредоточится на критике веберовского сравнения бюрократии с механизмом и образе иерархического управления.

Когда о ком–то за пределами монастыря говорят, будто он живет монашеской жизнью, то вряд ли имеют в виду, что этот человек отдает все свои силы капиталистической трудовой деятельности. Когда сегодня о ком–то говорят, будто он пуританин, то имеют в виду строгие взгляды в отношении сексуальности и прочих плотских радостей. С другой стороны, пуритане монахами не были, однако, как пишет Макс Вебер, воплощенное в практической жизни неприятие земного мира вкупе с активной самодисциплиной было их главным жизненным идеалом. О том, что этот идеал сохранял свою значимость и вне экономической жизни и сферы демократического коммунального управления, в частности, в браке и в половых отношениях, Вебер упоминает лишь вскользь. Возможно, он хотел подчеркнуть, сколь многим первые, «твердые, как сталь» капиталисты жертвовали ради своей экономической деятельности. Для него пуритане были аскетами, которые в лучшем случае скептически относились к безделью, праздникам и вообще ко всем «мирским» удовольствиям.

Но как на самом деле исторические герои Вебера относились к сексуальности? Пуритане высоко ценили брак: больше всего в римской католической церкви их удивляло то, что прихожане должны слушаться человека, не состоящего в браке, а стало быть, не несущего ответственности за семью и не имеющего важного жизненного опыта.

Кроме того, они презирали двойную общественную мораль, где монашеская аскеза должна была компенсировать распущенность правителей. Именно поэтому в истории рационализированного образа жизни пуритане имели такое значение для Вебера: все общество и всю неделю они подчиняли одним и тем же идеалам, не делая исключений для высокопоставленных лиц, не оставляя свободных торговых зон со сниженными нравственными тарифами, не допуская внеплановых выплат в виде божественной благодати.

Вебер считал пуритан людьми, враждебными к чувственным удовольствиям. Песнь песней Соломона для них — пустой звук. По мнению Вебера, их половое воздержание по сути соответствует монастырским принципам и даже превосходит монашескую аскезу, ибо для пуритан даже в браке половые отношения «допустимы лишь как угодное Богу средство преумножения его славы согласно его завету „плодитесь и размножайтесь“» [486] GARS, S. 169–170. . Позднее, как пишет Вебер, на смену этой рациональной установке придет рекомендация «специалистов» — медиков: половые отношения прежде всего полезны для здоровья.

На самом же деле преобладающее направление этого религиозного течения, одобряя брак (оставаться Адаму одному «не было хорошо»), одобряет также удовольствие, получаемое супругами друг от друга, как и духовное, так и физическое. Причем не ради неких высших целей, а ради самого удовольствия [487] См. об этом: Leites: Puritanisches Gewissen und moderne Sexualität, S. 98–127, а также: Frye: “The Teaching of Classical Puritanism on Conjugal Love”. Фрей приходит к выводу о том, что для пуритан сексуальность в браке является «вершиной нашего блаженства» (S. 149). . Их подлинным идеалом было взаимное утешение, к которому относилась и сексуальность, при условии, что супруги хранили верность друг другу. Аскеза не была для них ни самоцелью, ни выражением неприятия мира. Так, например, посещение театра пуритане осуждали не потому, что в театре люди получают удовольствие, а потому, что там нередко происходят драки.

Точно так же большинство пуритан воспринимали и любовную страсть. Дэниэл Роджерс, автор одной из самых популярных пуританских книг о правилах хорошего тона, пишет об этом так: «Предположим, сначала у тебя были основания полюбить свою спутницу жизни; но что потом? Неужели ты думаешь, что лезвие останется острым, если ты не будешь его ежедневно точить?» Безусловно, и он, и его единомышленники неизбежно сталкивались с проблемой, что брак — это не только наслаждение на регулярной основе. И все же когда пуританские брачные консультанты одобряли «взаимные ласки ради наслаждения» (mutual dalliances [488] взаимные фривольности ( англ.). — Примеч . пер. ) или же в качестве сравнения указывали на то, что не грех утолить жажду после тяжелой работы, это вряд ли свидетельствовало о стремлении к «искоренению непринужденного наслаждения чувственной жизнью». Умеренная страсть приносит удовлетворение, тогда как невоздержанность приводит к пресыщению [489] Rogers: Matrimonial Honor, S. 156. Эта книга была написана еще в 1634 году, а ее автор своими энергичными проповедями заслужил славу «буяна» среди пуритан; «искоренению…», GARS, S. 117. .