Макс Вебер - Политические работы 1895–1919

Многосторонняя проблема демократии рассмотрена здесь лишь с учетом теперешних проблем у нас , и обратимся мы к ним тотчас же, без обиняков и общих рассуждений.

Как известно, современное право избираться в Рейхстаг было поднято на щит Бисмарком исключительно по демагогическим соображениям, и притом отчасти по внешнеполитическим причинам, отчасти же — ради внутриполитических целей: для борьбы его цезаризма с проявлявшей тогда строптивость буржуазией в его знаменитом ультиматуме, выдвинутом Франкфуртскому бундестагу, и введено вопреки серьезным опасениям тогдашних либералов [19]. Правда, его надежда на консервативное поведение масс не сбылась. Но разделение характерных для современной социальной структуры прослоек на два столь же тесно друг с другом соприкасающихся, сколь (по этой же причине) враждебных классов, буржуазию и пролетариат, впоследствии дало возможность использовать — как заметил князь Гогенлоэ [20]— трусость (Feigheit) буржуазии (Гогенлоэ сказал «робость» (Schüchternheit)) перед «демократией» для сохранения господства бюрократии. Воздействие этой трусости ощущается и по сей день. То, что очень даже можно быть демократом, но все–таки при тогдашних обстоятельствах не разделять восторга Лассаля [21]по отношению к этому избирательному праву, доказывает, к примеру, введение Эдуарда Бернштейна [22]к произведениям Лассаля. С чисто политической точки зрения вполне можно поставить вопрос: не облегчило бы в первые десятилетия после основания новой империи избирательное право, чуть более привилегированное для экономически и социально авторитетных, а также политически (в то время) вышколенных прослоек, — и слегка напоминающее английское избирательное право тех лет, — внутреннее и внешнее совершенствование империи, и прежде всего приучение к ответственной совместной работе в парламенте? Мы не хотим здесь защищать доктринерскую «ортодоксию избирательного права». Но пример с Австрией при графе Тааффе [23]показывает, что все буржуазные партии, оставшиеся у власти лишь в силу привилегий избирательного права, сегодня не в состоянии предоставить чиновничеству демагогическое оружие угрозы равного избирательного права без того, чтобы всякий раз, как бюрократические властные интересы попадают в опасность, чиновничество не могло воспользоваться этим против таких партий. Совершенно так же поступили бы германские буржуазные партии с Бисмарком, если бы им отказали в равном избирательном праве. А пример с Венгрией учит, что даже мощнейшие интересы политически мудрой господствующей национальности, препятствующие введению равного избирательного права, не могут на длительный срок помешать тому, чтобы в конкурентной борьбе собственных партий этой национальности все–таки использовался лозунг именно такого избирательного права, чтобы он в этой борьбе не пропагандировался как идея и чтобы подобное право, в конце концов, не было введено. Вновь и вновь — и это не случайность — в политике встречаются поводы, дающие возможность использовать этот лозунг. Независимо от того, как обстоят с этим дела в других странах, для Германии в любом случае с эпохи Бисмарка несомненно, что в конце боев за избирательное право оно может быть только равным. И если другие вопросы избирательного права (например, пропорциональное избирательное право) при всей их политической важности все–таки воспринимаются как «технические», то вопрос о равенстве избирательного права даже субъективно является столь чисто политическим, что ему необходимо положить конец, если мы хотим избегать бесплодных боев. Уже это обстоятельство с государственно–политической точки зрения является решающим. Ведь 4 августа 1914 года и последующие годы показали, что такое избирательное право хорошо проявляет себя при решающих политических испытаниях, если с его помощью хотят править и если для этого имеется добрая воля. Оно функционировало бы столь же хорошо длительное время , если бы возлагало на избранных с его помощью ответственность, присущую тем, кто реально и решающим образом причастен к власти в государстве . Участвующие в управлении демократические партии везде являются носителями национализма.

Именно растущий массовый национализм является весьма естественным в эпоху, когда непрерывно демократизируется доступ к сокровищам национальной культуры, ведь носитель культуры — это национальный язык . Уже поистине скромная мера такого фактического, хотя и затруднительного участия, которая была отведена у нас в годы войны представителям радикальной демократии, оказалась достаточной, чтобы поставить их на службу конструктивной национальной политике. А это явилось полной противоположностью действиям плутократии прусского ландтага, поистине не нашедшей на третий год войны ничего лучшего, чем рекомендовать принятие закона о пожаловании дворянского титула военным поставщикам . Вместо того, чтобы подготовить на германском Востоке новые земли для крестьян — а мы могли бы еще обеспечить сохранность рядового состава 10 армейского корпуса с помощью новых мест для крестьян — немецкой земле в тылу сражающегося войска предстояло послужить тщеславию плутократии выскочек, нажившихся на военных поставках, будучи розданной им в целях создания родовых имений, способствующих получению дворянского титула. Одного этого факта достаточно для критики классового избирательного права.

Но внутренняя несостоятельность этого и любого аналогичного избирательного права и так очевидна. При сохранении прусской трехклассовой системы вся масса возвращающихся на родину бойцов , не оказав ни на кого никакого влияния, вольется в низший класс, — в привилегированных же классах будут оставшиеся на родине , чьи клиентура и рабочие места все–таки достанутся тем, кто разбогател на военных поставках или благодаря войне или же просто остался целым и невредимым, и чье уже наличествующее или новоприобретенное имущество те, кто подвергся политическому деклассированию из–за войны, защитили своей кровью на полях других стран. Конечно же, политика — дело не этическое. Но тем не менее, существует известный минимум чувства стыда и долга приличия, нарушать который безнаказанно нельзя даже в политике.

Каким другим избирательным правом можно заменить равное? У литераторов большой популярностью пользуется разнообразный плюрализм систем выборов. Какие же это системы? Следует ли привилегировать, к примеру, семейное положение, — в виде дополнительных голосов? Низшие слои пролетариата и крестьяне, обрабатывающие беднейшую почву, вообще все прослойки с минимальными экономическими перспективами вступают в брак ранее других и имеют больше всего детей. Или возьмем любимую мечту литераторов, «образованность». Различия в образовании сегодня — по сравнению с классообразующим элементом, каким является разделение по функциям обладания и экономическим функциям — несомненно представляют собой важнейшие подлинно сословнообразующие различия. По существу, из–за социального престижа образования современный офицер самоутверждается на фронте, а современный чиновник — в рамках социального сообщества. Различия в образовании — сколь бы о них ни сожалели — служат одним из мощнейших социальных барьеров, оказывающих чисто внутреннее воздействие. И прежде всего в Германии, где почти все привилегированные должности на государственной службе и за ее пределами сопряжены не только с квалификацией профессиональных знаний, но еще и с «общим образованием », и вся система средней и высшей школы поставлена на службу таким должностям. Все наши экзаменационные дипломы письменно подтверждают кроме всего прочего и прежде всего это важное для формирования сословий обладание дипломом. Следовательно, его можно было бы положить в основу градаций избирательного права. Но каких? Должны ли фабрики докторов, каковыми являются высшие школы, или же аттестаты зрелости в средних школах, или, например, свидетельства об окончании одногодичных курсов, удостоверять политическую «зрелость»? Чисто количественно это означает гигантские различия, и несмотря на то, что названные явления из за своей массовости имеют громадное значение, если из–за них давать право на несколько голосов при голосовании, то мы могли бы получить весьма своеобразный в политическом отношении опыт. И прежде всего: действительно ли экзаменационные дипломы, которые уже служат основанием для получения массы всевозможных должностей, и снабженная такими дипломами прослойка с ее социальными претензиями достойны и дальнейших привилегий? Следует ли жажду теплых местечек, свойственную прошедшим экзамены претендентам на должности, — а количество таких претендентов из–за участившейся конкуренции между университетами и из–за социального честолюбия родителей, ориентированного на их детей, стало гигантским — направлять в сферу государственной власти? И что, собственно говоря, общего у доктора физики, философии или филологии с политической зрелостью? Любой предприниматель и любой профсоюзный лидер, ведущий добровольную борьбу за экономическое существование и ежедневно на собственной шкуре ощущающий структуру государства, знает о политике больше, чем тот, для кого государство лишь касса, из которой он в силу документа об образовании получает полагающийся его сословию, гарантированный и гарантирующий пенсию доход.