Макс Вебер - Хозяйственная этика мировых религий: Опыты сравнительной социологии религии. Конфуцианство и даосизм

Всякое вмешательство в сложившиеся формы хозяйства и управления затрагивало необозримые и многочисленные интересы господствующего слоя, связанные с побочными доходами и кормлениями. И поскольку любого чиновника однажды могли перевести на менее доходное место, то в подобных случаях чиновничество выступало так же сплоченно, как налогоплательщики, предотвращая попытки изменить систему взяток, пошлин и налогов. На Западе длительная апроприация шансов на получение таможенных пошлин, платы за сопровождение, мостовых и дорожных денег, складской и путевой пошлин, побочных поборов и других доходов сделала явными затронутые интересы. Как правило, это позволяло объединить определенные группы интересов и посредством насилия, компромисса или привилегии снять отдельные затруднения в сношениях. Об этом в Китае не было и речи. Если рассматривать интересы высшего , господствующего слоя чиновников, то там шансы на получение доходов не были индивидуально апроприированы, а принадлежали всему сословию сменяемых чиновников. Поэтому оно сплоченно противостояло всякому вмешательству и со смертельной ненавистью преследовало любые рационалистические идеологии, призывавшие к «реформам». Только насильственная революция — либо снизу, либо сверху — могла привести здесь к изменениям. Замена транспортировки дани на лодках по Императорскому каналу гораздо более дешевой транспортировкой пароходами по морю, изменение сложившихся способов взимания пошлин, повышения по службе, рассмотрения петиций и проведения процессов, всякое изменение вообще могло угрожать побочным интересам каждого из них — как нынешним, так и будущим. Изучение ряда императорских проектов реформ 1898 года показывает, к каким огромным изменениям чиновнических доходов они могли бы привести даже при частичном осуществлении. Это позволяет оценить, какие огромные материальные интересы были затронуты ими и какими бесперспективными они были, ведь не существовало никаких органов для их проведения, кроме самих этих интересантов. В этом традиционализме заключался источник «партикуляризма» провинций. В первую очередь это был финансовый партикуляризм, обусловленный тем, что кормления провинциальных чиновников и их неофициального окружения оказались бы под серьезной угрозой при любой централизации управления. Это стало абсолютно непреодолимым препятствием для рационализации управления империи из центра, а также для проведения единой экономической политики.

Принципиально важно понять, что общим для чисто патримониальных государственных образований, каковыми являлось большинство государств на Востоке, было то, что утверждение денежного хозяйства усиливало, а не ослабляло традиционализм, как можно было бы ожидать. Именно из-за того, что посредством кормлений оно создавало для господствующего слоя такие шансы на получение доходов, которые не только усилили «дух рантье» в целом, но и сделали сохранение экономических условий , обеспечивающих получение доходов с кормлений, всепоглощающим интересом причастного к этому слою. Именно поэтому с развитием денежного хозяйства и одновременным превращением государственных доходов в кормления мы видим в Египте, исламских государствах и Китае, — после кратких промежуточных периодов, продолжавшихся до апроприации кормлений — то, что обычно оценивают как «застывание». Поэтому общим следствием восточного патримониализма и его денежных кормлений было то, что лишь завоевания страны извне или успешные военные либо религиозные революции регулярно взрывали жесткую оболочку интересов держателей кормлений, заново распределяли власть и тем самым создавали новые экономические условия, тогда как все попытки изменений изнутри терпели неудачу из-за сопротивления заинтересованных слоев. Как уже говорилось, великим историческим исключением является современный европейский Запад, прежде всего из-за того, что там не было замирения в рамках единой империи. Мы помним, что тот же слой обладателей государственных кормлений, который в мировой империи препятствовал рационализации управления, в отдельных государствах некогда был ее могущественным сторонником. Однако потом стимул исчез. Как конкуренция за рынки принуждала к рационализации частно-хозяйственных предприятий, так и конкуренция за политическую власть у нас и в Китае эпохи раздробленности принуждала к рационализации государственного хозяйства и экономической политики. И как, с другой стороны, любое образование картелей в частной экономике ослабляет рациональную калькуляцию, эту душу капиталистического хозяйства, так и прекращение политической конкуренции государств за власть приводит к сворачиванию рационализации органов управления, финансового хозяйства и экономической политики. Мировая империя уже не дает для этого никаких стимулов, существовавших когда-то при конкуренции отдельных государств. Но это не было единственной причиной. Даже в эпоху конкуренции государств в Китае рационализация управления и хозяйства была ограничена более узкими рамками, чем на Западе. Дело в том, что на Западе — помимо уже упомянутых различий в апроприации — существовали мощные самостоятельные силы, которые могли объединиться с правителем и разрушить традиционные ограничения, либо в особых условиях, опираясь уже на собственную военную силу, отбросить ограничения со стороны патримониальной власти, что и произошло в ходе пяти великих революций, определивших судьбу Запада: итальянской XII и XIII веков, нидерландской XVI века, английской XVII века, американской и французской XVIII века. А были ли эти силы в Китае?

Феодальная и фискальная организация. — Военная организация и попытка реформ Ван Аньши. — Фискальная защита крестьян и ее последствия для аграрного строя

Уже давно нет ни малейшего сомнения, что у китайцев необычайно сильно развита жажда наживы. Если не брать во внимание оптовую и особенно внешнюю торговлю, где деловые интересы сдерживались этическими ограничениями монопольных гильдий, по страстности и — когда речь шла не о сородичах — беззастенчивости она могла тягаться с жаждой наживы у любых других народов. А усердие и работоспособность китайцев всегда считались непревзойденными. Объединявшие участников торговли гильдии обладали такой властью, какой не было ни в одной стране мира; фактически их автономия была почти неограниченной. По европейским меркам, такой резкий рост населения, какой пережил Китай с начала XVIII века, вместе с постоянным увеличением запасов благородных металлов следовало бы рассматривать как очень благоприятный шанс для развития капитализма. И здесь мы вновь возвращаемся к центральной проблеме данных рассуждений. Выше были названы некоторые причины того, почему капиталистического развития в Китае так и не произошло, но мы не можем удовлетвориться этим.