Дмитрий Фалеев - Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем

Греко поднимает очередной тост:

— Чтобы у нас все было хорошо!

На нем старинная шапка из каракуля. Он носит длинную белую бороду, которую в беседе временами оглаживает, чтоб не топорщилась. Высокого роста. Широкий в плечах. Стакан перцовки шаркнет, не сморгнувши — и не посыплется, не поплывет. В руках тоже довольно силы еще остается, хотя Греко за восемьдесят.

Он славно улыбается, не перебивает, когда с ним говоришь, не раздражается — само благодушие, но совсем не простачок — старик он лукавый, себе на уме и свое смекает. Кивнет, а не согласен. Темна вода. Но не обидит. Потому что он добрый. Пожил и знает.

Греко вообще удивительный цыган. «Его в Красную книгу надо занести!» — смеются цыгане с большой симпатией и уважением. Греко — справедливый, мудрый, отзывчивый. Недаром его выбрали бароном! У него, пожалуй, и Путин мог бы поучиться тому, как людьми управлять, чтобы все были довольны и никто не распоясался.

В таборе Греко называют «старик». «Спроси старика», «Говори, старик!», «Старик, дай ответ!» — говорят цыгане.

— Он — хозяин. Это наш отец, барон, атаман! — восклицает его сын — Женико Мустафа. Они все Мустафы, а Греко — главный. Цыгане скажут: «Мустафа-барон».

Мустафони — кумпания котляров-молдавайа. Люди тут незлые и жизнь благополучная. Из всех мне известных табор в Панеево — самый четкий и дружный, накрепко сбитый, и это, конечно, заслуга Греко; он вел его по жизни долгие годы.

— Герой всегда остается героем! — повторяет Греко от случая к случаю любимую фразу.

Он и есть герой.

Отец Греко — Тома ле Банчоко [25] Тома, сын Банчо. — тоже был бароном. Греко работал с ним с малолетства. Они тогда «качавали» в Закарпатье. Это было еще до войны. А в Закарпатье пришли из Румынии, но этого Греко уже не застал — знает по рассказам.

— Мы делали работу — лудили пекарни, — вспоминает Греко. — Эти пекарни относились к облпотребсоюзу. У нас была бригада.

— Семейный подряд?

— Да, семейный.

— А с какого возраста начинали привлекать мальчика к работам?

— Лет в тринадцать. У нас дети помогают семье, работают вместе — кто воды принесет, кто дров; раньше мы все на костре лудили. Для хлебозаводов, воинских частей: походные кухни, термоса, котлы — столитровые, двестилитровые. Отец с братьями своими работали, а я на них смотрел и всему учился. Потом мои дети учились у меня. У нас такая цыганская школа.

— А в чем заключается лудильный процесс?

— Вредная работа. Берем бачок — сначала кислотой снимаем с него ржавчину, потом кладем в кислоту цинк, кладем в нее олово, ставим на огонь, оно нагревается, и этим мажем — это мы уже начинаем лудить. Потом промываем бачок от кислоты, чистим его щетками, красим, как надо. Он получается как никелированный! Приходит комиссия, санэпидстанция, они берут скоб — проверяют работу: качественно сделали или некачественно. Так мы работали и везде ездили — в Молдавии, Грузии, Прибалтике, Сибири.

— А на чем ездили?

— Вагоны брали, на грузовиках.

— Почему переезжали?

— Из-за работы. Мы заводы обошли, везде все сделали — работа наша кончилась, и мы уезжаем в другой уже город, где работа есть. Чтоб семью накормить. Семьи-то большие!

Лошадей Греко в таборе не помнит, но несколько лет он провел в палатке.

— Палатки по-нашему — это цэры. Они большие — танк накрыть можно. И вот, помню, была зима, снег повалил — день идет, два… На третий день все палатки засыпал! Не видно их стало! Русские приходят, руками разводят: «А где же цыгане? Неужели уехали?» Тут мы раскопались из-под сугроба, русские нас пожалели, говорят: «Давайте лучше в дома перебирайтесь, пока совсем вас не замело». Мы им заплатили — пустили нас в комнаты, там печки, тепло. Смотрим, а бабушка наша умирает. Вставать не может. «Что ты умираешь?» — спрашивает Тома, который мой отец, а она отвечает: «Мне в квартире жить нельзя — воздуха нет! Вот и умираю». Спасать надо бабушку! Ее сыновья — Тома, мой отец, Здреля, Бимбай — прямо перед домом расчистили снег, поставили палатку, соломы принесли, положили перину, вынесли мать. Смотрят теперь, что она сделает. А она встает — платок повязала, рукава засучила, развела костер, мясо с фасолью в кастрюлю бросила, сидит довольная — варит суп. Чай сделала. Уже здоровая! Как богатырка! Всех накормила. Сыновьям говорит: «Не привыкла я в домах жить. Мне здесь лучше!» Ее звали Пабаица [26] По-русски Яблоня. .

— А как зимой палатки утепляли?

— Делали двойные и сено внутри. Народ был крепкий у нас тогда. Морозов не боялись.

Бабушка Утя из табора тимони в поселке Пери (Ленинградская область) тоже застала конец кочевья и вот какую вынесла мораль: «Когда жили в палатках, здоровые были, потому что везде ходили босиком! Даже по снегу!»

А между тем на страну надвигался сорок первый год — со всем своим ужасом, кошмаром и болью. Многие таборы попали в оккупацию, однако ненависть фашистов к цыганам была не тотальной. История сохранила разные примеры. Вот несколько свидетельств.

Когда началась Великая Отечественная, табор петрони кочевал в Белоруссии.

— Старшая у них называлась Грана. Она ими руководила, — вспоминают старики.

Я удивляюсь:

— А разве бывает, чтобы табор возглавляла женщина?

— Бывает! Бывает! — отвечают в один голос.

— А как так получилось?

— Ее муж был в тюрьме, и она за него решала дела.

Их табор в лесу окружили немцы. Они раздали мужикам лопаты и заставили копать гигантскую траншею. Цыгане даже представить не могли, что они роют себе могилу. Когда траншея была готова, фашисты загнали весь табор в нее и расстреляли из автоматов. Но не все цыгане были убиты — много в траншее оставалось раненых, недобитых пулями. Этих фашисты закопали живьем — вместе с трупами. «Три дня земля дрожала! Никто не спасся!»

Я не понимаю: если все погибли, если нет свидетелей, откуда это стало известно? Оказалось так: из нации петрони выжили две девочки. Спаслись они чудом: в момент, когда немцы напали на табор, их в таборе не было — ходили за водой, а потом их в деревне спрятали от немцев русские крестьянки. Обе цыганочки остались у них. Через некоторое время мимо проезжал табор миэешти. Его возглавлял Гого ле Букуроко [27] Гого, сын Букуро. . Девочки поехали с его народом. Они рассказали свою историю, и цыгане миэешти, жутко испугавшись, отправились дальше, в восточном направлении, с предельной осторожностью, но не обошлось.

В один из дней их дорожка пересеклась с маршрутом фашистской мотострелковой группы. Увидев немцев, цыгане решили, что их сейчас ожидает смерть. Гого обратился к немецкому офицеру: «Пощадите хотя бы детей и женщин!» — «Мы сами знаем, что нам надо делать!» — отрезал офицер и направил на Гого дуло автомата. В этот момент его брат Истрати по фамилии Янко не выдержал и крикнул: «Лучше меня расстреляйте, чем брата!» Немец удивился такому героизму, и ему в голову пришла одна мысль. Он поделился своею выдумкой с другими фашистами, и те одобрительно и громко засмеялись. Тогда офицер приказал, чтобы Истрати сел на телегу. Ему в руки дали глубокую шляпу, в которой лежали куриные яйца. Другой немец взял в руки кнут и нетерпеливо ожидал команды, чтобы стронуть лошадей и гнать во весь опор.