Вячеслав Глазычев - Глубинная Россия: 2000 - 2002

Превосходная библиотека и отличная художественная школа, психолого-педагогический центр и прочие городские службы, включая и отдел милиции, все это существенно превышало среднероссийский уровень, но целиком базировалось на хрупком основании комбинатского бюджета, не будучи всерьёзсцеплено единой системой горизонтальной координации. Квалификационный капитал комбината отнюдь не был тождествен реальным человеческим ресурсам городской системы в силу искаженности «вечной» закрытостью ведомственного существования. Даже от столь формального, казалось бы, вопроса как административная конструкция города, зависело очень многое. Застройка сложилась в виде пяти обособленных районов, и достаточно было бы ввести районирование, закрепив его в городском уставе, и решение вопросов управления хозяйством начало бы порождать новые управленческие структуры районного уровня, высвободив общегородскую администрацию для задач стратегического планирования. Именно в опоре на ведомственный навык можно было перескочить ситуацию вялого постсоветского управления и сразу формировать корпорацию развития территории, тогда как от районного уровня оставался уже только шаг до выращивания территориального самоуправления «снизу».

Как показал дальнейший опыт, мы не ошибались, оценивая среднесрочные ограничения периодом до 2000 года, считаясь с неизбежностью периода «дикости» нового бизнеса и наивности промышленно-акционерного предпринимательства. Именно отсюда бралась уверенность в необходимости разработки программы развития Новоуральска, отсчитывая от первых лет нового столетия. Но мы, конечно же, заблуждались, считая что в условиях редкостной концентрации квалификаций и образованности возможно придти к документу, способному связать краткосрочные и долгосрочные линии поддержания и развития муниципии таким образом, чтобы обеспечить консенсус и, соответственно, преемственность программы, не зависящей от частностей внутриполитической жизни и хотя бы частично защищенной от колебаний политической и экономической конъюнктуры в стране. Стержнем программы развития мы сочли преобразование филиала Московского инженерно-физического института в полнокровный университет.

Оценивая проделанную тогда, в 94-ом году работу с элитой Новоуральска, можно отметить, что мы уже научились не совершать серьёзных ошибок, нащупали ряд схем организации диалога и исследования действием, что весьма пригодилось впоследствии.

Одной из таких схем была организация в Новоуральске особого проектного семинара для представителей дюжины ЗАТО Уральского региона, к которым присоединились и мэры ряда монофункциональных промышленных городов-слобод, включая тюменский Качканар. Именно на взаимодействии с Качканаром удалось разыграть этюд на тему, заданную десятком лет ранее британским девелопером Родом Хакни, с которым мы коротко познакомились на почве работы в Международном союзе архитекторов. В период долгого правления лейбористов Хакни оказался в ситуации, когда ему пришлось по сути возглавить и организовать протест жителей города Маклсфилда, разоренного реструктуризацией английской промышленности, против программы сноса их жилых кварталов. Затратив немалый объем энергии и времени, Хакни сумел организовать безработных обитателей Блэк Роуд для реконструкции жилищ с максимальным использованием их собственного труда и старых материалов, затем добился общественной и политической поддержки этой программы и сделал на этом эффектную карьеру.

Выяснив суть проблем Качканара, где все лучшие участки в послевоенное время были застроены щитовыми домами (как показал опыт, работа военнопленных выдержала ровно полвека), я предложил мэру опробовать схему Хакни, для чего было поначалу достаточно найти десяток квартир для временного отселения жильцов. Организационная схема, включавшая создание своеобразного учебника по строительно-ремонтным работам, была вчерне завершена. Не суть важно, что в дальнейшем политические невзгоды мэра приостановили успешно начавшийся проект — гораздо важнее был факт возможности перевода общего рассуждения в конструктивный диалог, а этого диалога в договорные отношения. Уже тогда, в 94-ом становилось ясно, что представление об инерционности сознания провинциальных деятелей все заметнее начинало расходиться с действительностью. Требовалось проверить это на сколько-нибудь солидной выборке, и такая возможность открылась, когда мне удалось выиграть грант ТАСИС на организацию «школы муниципальной политики» в Москве, в которой приняли участие четыре десятка человек: мэры и вице-мэры, руководители отделов городских администраций, депутаты городских собраний и активисты городских движений. Семинарская форма занятий, тематизм которых был целиком задан проблемами конкретных городов, утвердила наработанное ранее впечатление. После того, как преодолевалась естественная настороженность провинциалов по отношению к столичным выдумкам, конструктивный диалог с активными людьми из Пскова и Александрова, из Тольятти и Ростова, из Архангельска или Тамбова можно было вести всерьёзбез всяких скидок.

Не доставало одного, может быть, ключевого элемента. Мы научились работать с новой-старой администрацией городов, с городскими активистами, до некоторой степени и с заводскими начальниками, которые были менее всего расположены к работе всерьёз, так как большинство всё ещё лелеяло надежду на госзаказ (само это слово они произносили со сладостной интонацией). Не было контакта с новыми деловыми людьми, так что когда подвернулась возможность поработать с Калининградом, я ухватился за нее с энтузиазмом. В 95-ом году многие из калининградских проблем проступили уже в полноте, хотя вступление балтийских республик в НАТО казалось ещё нечеткой и во всяком случае отдаленной перспективой. Я уже знал, что начинать надо с интенсивного семинарского взаимодействия, способного гораздо интенсивнее распространить сведения о наших намерениях, чем одно только общение с мэрией. Сразу же проступило четкое обособление нескольких городских сообществ, причём эти размытые в контурах сообщества охватывали и заурядных горожан, и специалистов, и начальников всякого рода в равной степени.

Одно такое сообщество, вполне организованное как политическая сила, складывалось преимущественно из военных пенсионеров, что сразу же ориентировало его на защитную, оборонительную идеологию противостояния всякой памяти о Пруссии. Другое сообщество, меньшее по численности, но весьма динамичное, формировалось из гуманитариев с примесью некоторого числа деловых людей. Здесь, напротив, культивировалась идея опоры на всю историю места, на освоение и присвоение в нашу родовую память Иммануила Канта и университета, старых фортов и каналов, великолепной инженерной инфраструктуры и воспоминаний о первоклассном сельском хозяйстве региона. Здесь надеялись грамотно использовать ностальгический немецкий туризм, рисовали карту старого Кенигсберга и настаивали на химерической затее восстановления королевского замка, руины которого были взорваны уже в начале 70-х годов [28] На его месте воздвигли грандиозный каркас здания обкома КПСС, который по настоящее время не удается сделать привлекательным для инвесторов, так что в самом центре Калининграда высится мертвый скелет. Идея частичной разборки сооружения и завершения оставшейся части было, тем не менее, бурно отвергнута в мэрии. . Третье сообщество сложилось из множества новых переселенцев, привлеченных в Калининград близостью к Западу. Здесь одну из ведущих ролей играли переселенцы из Казахстана (русские, корейцы, казахи), и число бизнесменов в этой группе оказалось на порядок большим, чем во всех прочих. Наконец, пассивное большинство, метавшееся от одной позиции к другой, но скорее склонное перенять лозунг деловых людей и части «западников» среди интеллигентов: Калининград — русский европейский город.