Игорь Яковенко - Познание России: цивилизационный анализ

Сущностно, пафос антизападничества был антиурбанистическим, а ближайший город представлял российскому традиционалисту далекий и абстрактный Запад. В этой перспективе советский период нашей истории может быть понят как утопическая попытка создать «наш» город. Иными словами, создать города и городское общество, воспроизводящие синкретическую целостность и не порождающие автономную личность. Равно же, создать техническую цивилизацию, не разрушив социальный абсолют.

Суммируя, можно сказать, что логика отношений Россия — Запад и образ Запада в русской культуре задается широким контекстом отношения крестьянской страны к урбису и урбанизации. И, соответственно, изживание фобии Запада задается тотальной урбанизацией, изживанием патриархального сознания, рождением поколений выросших в городской среде.

В завершении данного исследовательского сюжета, надо внести одно уточнение. Конечно же, в глазах носителя традиционного сознания образ города амбивалентен. Он не только опасен, но и сакрален. Город — место пребывания главного Храма, в городе располагается Власть, которая при всех обстоятельствах остается сакральной. Город, по понятию, являет собой центр Вселенной, центр бытия, и это — непреложно. Но, при всем этом, амбивалентность города порождает возможность различных ценностных прочтений. Одна из особенностей архаического сознания состоит в том, что в оценке амбивалентных сущностей возможно периодическое смещение акцента — с преимущественно положительного, когда эта реалия при всей ее амбивалентности рассматривается как сакральная и благая, на преимущественно отрицательный. Тогда амбивалентная сущность предстает как опасность, демонизируется, а положительные моменты, как бы, выводятся за скобки. Из таких переосмыслений и состоит инверсия. Наш тезис состоит в том, что в XIX в., по мере разворачивания модернизации (которая шла в основном в городах), оставаясь сакральной, выделенной сущностью, город все более утрачивает в глазах традиционного человека положительные, космизующие, божественные коннотации и все более воспринимается как сфера доминирования начала хаотизующего, т. е. опасного, враждебного и дьявольского. По мере роста городов, нарастала демонизация города как такового. При этом последний, все больше срастается с образом Запада.

Вот любопытное свидетельство современника. Приводимый нами документ лежит на пересечении целого пакета значимых тем: народного бунта, дворянской (боярской) измены, города как гнездилища измены и, наконец, немца как знака всех этих зол, чем и интересен. После взрыва 5 февраля 1880 г. в Зимнем дворце, организованного членом «Народной воли» С. Халтуриным, французский сановник граф де Виллан записывает:

Кто желает убить царя? Господа, потому что он дал волю… В народе идет глухой ропот, что во взрыве виноваты сановники, господа, и что фабричные перевернут вверх дном Петербург и будут бить всякого, кто в немецком платье173.

ЛИКИ ЗАПАДА

Вернемся к истории вопроса. Итак, в XVII в. начинается, а в XVIII в. окончательно закрепляется раскол русской культуры на две: вестернизующуюся социальных верхов и изоляционистски ориентированную патриархальных масс. Одним из самых ярких проявлений дивиргенции был раскол самого образа Запада и статуса этого образа в разошедшихся столь далеко культурах.

В течение XVIII в. складывается слой людей, живущих в двойном измерении. Образование, иностранный язык, чтение, стиль и образ жизни, принадлежность к новоевропейской культуре, профессиональное существование в рациональных, восходящих к европейским образцам структурах, с одной стороны и традиционно-православная закваска — с другой.

На другом фланге общества располагаются люди, принадлежащие традиционному миру, в космос которой внедряются несущие смертельную опасность элементы западной по своему происхождению культуры. В этих группах складываются совершенно различные образы Запада.

Между ними существовал некоторый промежуточный слой, описанный в творчестве Лескова или в рассказах Чехова. Дворня, мелкое чиновничество, городское мещанство, население предместий, низы города — все эти социальные категории синкретичны по своим основаниям. Не слишком задумываясь, они стихийно, на ощупь соединяли элементы традиционной культуры с элементами новоевропейской, городской. Этот слой общества совершал важнейшую работу по интегрированию культуры в единое целое. Он переводил на язык народных масс идеи и представления нового века. Через описываемый нами слой общества в народную жизнь проникали новые ценности, образцы, модели поведения. Возможно, трагедия России состояла в том, что промежуточный слой был слишком малочисленен. Его расширенное воспроизводство блокировалось мощными социокультурными механизмами. Здесь так же складывается свой образ Запада и Западной культуры. Он мифологизирован и наивен (вспомним блистательный образ Лескова «Апполон Полведерский»), но по отношению к патриархально-изоляционистскому имеет одно безусловное достоинство. Для людей, представлявших низовую культуру города, Запад, т. е. урбанистическая культура — естественное, обжитое пространство, лишенное всяческих путающих коннотаций.

По разные стороны от низовой культуры города располагался вестернизующийся мир верхов и патриархально-изоляционистский мир русской деревни. Складывающиеся в этих культурах образы Запада разительно отличны друг от друга. Они отличаются не только собственным содержанием, но общекультурной доминантой, гносеологическими характеристиками, коммуникативными каналами распространения. Два лика Запада различаются так же, как и ментальность, как сама культура «образованного общества» и народных масс.

Прежде всего, обратимся к общекультурной доминанте. Теория самоорганизации позволяет рассматривать всякую культуру как ориентированное на самоподдержание системное целое. Или, иными словами, — живой организм. С расколом единой средневековой в России сложились две отличавшиеся по своей природе культуры. Одним из важнейших различителей являлось отношение к инокультурным заимствованиям и Западу в целом.

Средневековая народная культура изначально наделена минимальным резервом адаптации постсредневековых идей и технологий. Очевидная для верхов общества необходимость модернизации России лежала за пределами архаического сознания. В отличие от крестьянской, культура образованного общества имела определенный резерв адаптации. Свидетельство существования этого резерва — континуитет историко-культурного процесса, то обстоятельство, что Пушкин и Тютчев остаются актуальны по сей день. И хотя заимствования были, безусловно, болезненны, для вошедшей в модернизацию культуры верхов они были не только но смертельны, но и необходимы. В течение XVIII в. в России складывается культура, для которой модернизация и вестернизация входят в системообразующие характеристики. Эта культура была задана на медленное, порциями, но освоение западноевропейского материала. Любое перекрывание каналов коммуникации Восток — Запад означало жесточайшее кислородное голодание и коллапс городской культуры России. Совсем иной была ситуация с культурой крестьянства. Освоение иного вело к коллапсу традиционного мира.