Владимир Корочанцев - Африка — земля парадоксов

По совету Джорама Мариги, одного из зачинателей зимбабвийской каменной скульптуры, юноша принес показать фигурку, получившую название «Африканская королева», директору художественной галереи в Умтали (теперь Мутаре), и тот захотел немедленно приобрести ее. Это был редкий случай, когда потенциальный продавец рассердился на покупателя своего товара. Первая работа до сих пор хранится у Джона. Женская головка, вытесанная грубо, нарочито небрежно, резко контрастирует с отшлифованными до блеска более поздними произведениями.

Директор все же всучил тогда Такавире 20 фунтов для поощрения и уговорил его поступить в школу при галерее.

Повезло так повезло! Наставником Джона стал именно Джорам Марига. Самого Джорама отец с раннего детства приохотил к резьбе по дереву. «Странное увлечение туземца» шокировало расистов в Южной Родезии, где африканцам отказывали в праве заниматься художественными промыслами. Несколько раз его увольняли со службы за «вырезание вульгарных деревяшек». Однако юношу влекло к искусству. В 1958 году — он работал тогда мелким клерком в департаменте сельского хозяйства — Марига случайно натолкнулся в окрестностях Иньянги на каменную глыбу, которая его заинтересовала. Мягкий тяжелый камень, называемый мыльным, легко менял форму, подчиняясь воле мастера, вооруженного простейшими инструментами. Он стал главным материалом для зимбабвийских ваятелей. Из-под резца Мариги вышли знаменитые ныне в стране скульптуры на темы материнства, плодородия, национального единства, патриотизма, традиционных поверий. Однажды Джорам показал мне своего «Высокого человека» и спросил о впечатлениях. Что-то я сумел благодаря моему африканскому опыту истолковать правильно, а что-то ускользнуло от меня. Пояснения автора помогли мне понять существенно важные подробности изображения:

— Крупная голова означает у нас вместилище духа и разума, рост — мощь человека, чуть согнутые колени — готовность к делу, готовность пуститься в пляс или прыгнуть.

С Джоном Такавирой, когда он учился в школе при галерее в Умтали, произошел любопытный случай. Как-то директор раскрыл на уроке английский журнал и предложил ученикам скопировать изображенную там вазу.

— На следующий урок ни я, ни мои товарищи не пришли. Для африканца сущее наказание копировать, да еще механически, вопреки тем понятиям, которые сложились у него с детства. Это противоречит всей нашей системе воспитания, всему нашему мировоззрению. Для нас все предметы одушевлены. Безразличие к смыслу, который они имеют, непростительно, наказуемо. Равнодушно относясь к окружающему миру, мы всякий раз убиваем в себе что-то существенное, коренное.

В начале 70-х годов Джону давала уроки ваяния художница Пэт Пиерс. «Твой талант принадлежит не тебе, а твоему народу», — учила она. Своими передовыми взглядами, симпатиями к коренному населению она навлекла на себя немилость расистов. Правительство Яна Смита приказало выслать ее из Родезии.

…Студия Такавиры расположена среди живописных холмов в 40 километрах к югу от Хараре, около городка Беатрис. На дворе, стеснившись, громоздятся глыбы серпентина. Джон присмотрел их во время частых поездок по стране.

— Вы же не посылаете кого-нибудь выбирать вам жену, а ищете ее сами. Вот так и я ищу материал для творчества.

Эту фразу он произнес, когда мы — совершенно случайно — познакомились в саванне. Джон стоял у грузовика, который нанял, чтобы перевезти домой найденную им каменную громадину. Подбадривая друг друга, крестьяне затаскивали ее в кузов, а скульптор не отводил глаз от монолита, прикидывал, что из него получится.

— Мой диалог с камнем завязывается еще в душе. Для меня это не мертвая махина, а живое существо под одеялом, если хотите, человек. Сними одеяло — и увидишь, каков он. Я разговариваю с ней, и мы понимаем друг друга.

В юности, отыскав интересный по очертаниям камень, Джон горел желанием тут же взяться за дело. Но рядом был заботливый Марига. Он частенько остерегал ученика: «Не торопись, подожди, пока камень оживет, а душа твоя созреет для работы».

— Я должен посоветоваться с камнем, прежде чем тронуть его резцом, — признается Такавира. — Чем больше я ему поверяю, тем громче он говорит со мной. И я следую его голосу.

Скульптор ласково поглаживает шершавые глыбы ростом с него самого.

— Мне нравятся крупные камни. Работать с мелкими — все равно что забавляться игрушками. Сам я статью вышел, наверное, потому и тянет делать внушительные фигуры.

Его произведениям присуща монументальность в лучшем смысле слова — монументальность жизни, корни которой уходят во тьму веков.

— Бывает, я поглощен работой, а тут жена назойливо твердит: «Выпей чашку чаю», «Иди обедать»… Побуждения у нее, конечно, добрые, но меня в такие минуты не надо трогать — раздражает даже ее голос. И в ответ она слышит: «Отстань!» Потом я раскаиваюсь в своей несдержанности, но, поймите, в мгновения творчества я борюсь и физически, и духовно с кем-то незримым, контролировать себя трудно, все мои силы собраны в кулак, распыление же их вызывает пронзительную душевную боль.

В мастерстве с Джоном соперничают два его брата. Все трое великаны, они непохожи друг на друга ни нравом, ни художественной манерой. Добродушие Джона контрастирует с невозмутимостью Бернарда, напоминающего английского джентльмена. Скульптуры первого отличаются, как правило, пластичностью линий и форм, мягкими, плавными переходами. Бернард вытесывает резкие, мятущиеся фигуры, в которых словно сталкиваются непримиримые противоположности. Третий, Лазарус, напротив, делает ювелирно тонкие, миниатюрные вещи. У каждого собственный стиль, каждый видит мир на свой, особенный лад. Когда они вместе, их разговор сродни беседе философов, задавшихся целью восславить волшебство творческого труда.

— Мы вышли из одного чрева, но у нас разные руки, по-своему ощущающие материал, — изрекает Джон. — Помните? «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою». Мы наделяем душой камень. Все дело в наших руках. Пока есть они у человека, у него есть будущее.

— Сладок сон трудящегося, — подхватывает Лазарус, не уступающий брату по части знания библейских прописей. — Двоим лучше, нежели одному, ибо у них есть доброе вознаграждение в труде их. Наверное, если бы мы не жили и не работали вместе, то не были бы такими разными. Из нашей жизни мы извлекли главный, полезный для всех урок: соревнование в труде рождает истину.

Как начинает теплиться в человеке дар — нераскрытая тайна, но намеки на ее разгадку заключают в себе обстоятельства жизни художника, среда, в которой проходит его детство. Творческое воображение сыновей, быть может, пробудила мать, которая не разгибаясь лепила и расписывала горшки, чтобы прокормить многочисленную семью.