Владимир Корочанцев - Африка — земля парадоксов

На севере Камеруна крестьянская семья занимает целый комплекс связанных между собой хижин, а у маса в Чаде, акамба в Уганде, курумба в Буркина-Фасо она теснится вместе с домашними животными в одном помещении.

В лесистых районах строят дома, обычно прямоугольные, из дерева, бамбука, тростника, травы, соломы. Крыша на них двускатная, реже четырехскатная, из листьев пальмы рафии или кусков коры. Члены семьи расселены по крошечным комнаткам с легкими перегородками. Двери широкие, нараспашку, часто вовсе не закрывающиеся: от врагов, рассуждают там, нас хранит лес, а друг с другом мы ладить умеем.

Жилища саванны — массивные глиняные кубы с низким дверным проемом и овальные глиняные хижины под остроконечной или куполообразной крышей. Внутри все подчинено соображениям удобства: кухни и загоны — попросторнее, спальни маленькие, уютные, чтобы отдыхать в тепле и покое, житницы приподняты над землей для защиты припасов от грызунов и сырости.

У хауса в Нигерии, вокруг Томбукту и Гао в Мали принято сооружать глинобитные дома в два этажа, с террасой и плоской крышей, где в багряные предзакатные часы люди беседуют о жизни, неторопливо попивая чай.

Разноголосья в африканской народной архитектуре хоть отбавляй, но оторопь берет чужеземца новичка лишь из-за незнания им правил, определяющих виды и типы жилья для различных природных зон. Самая неказистая хижина в забытом богом уголке континента несет на себе отпечаток вечности, ибо при всех индивидуальных «причудах» она есть плод коллективного зодчества поколений.

— Покажи мне жилище африканца, и — держу пари — я подробно опишу тебе климат, ландшафт, флору и фауну его родных мест, короче, условия, к которым он приноравливается, его занятия и привычки, даже характер, — не раз говорил, сверля меня иссиня-черными, как переспелые сливы, глазами Аттилио Гаудио, несравненный знаток Сахары.

У этого непоседливого, хотя и склонного к полноте итальянца, храбро бившегося с фашистами, в четырнадцать лет выступавшего от имени партизан на стотысячном митинге по случаю капитуляции гитлеровцев в Милане, острый ум сочетался с лучезарным обаянием и беспредельной доброжелательностью. Только такие сердечные, открытые люди и могут понять, расположить к себе чернокожих жителей Африки, миллионы раз обманутых и растоптанных европейцами колонизаторами.

Встречаясь позднее с Аттилио, корреспондентом агентства АНСА, на вечерах парижской Ассоциации иностранных журналистов, мы неизменно перебирали в памяти былое, перешучивались, вспоминали, как однажды в поисках стоянок туарегов колесили на джипе по Предсахарью.

…В тот день мы долго сидели в шатре — фелидже, по которому гулял освежающий сквознячок, ели фасолевую похлебку, кускус, запивали финики верблюжьим молоком, судачили о том о сем с сановитым хозяином Имажереном Фаделем бен Феззане и приходили в себя после песчаной бури, застигшей нас в пути. Когда по поверхности барханов засновали словно вырвавшиеся из-под земли ручейки песка, обеспокоенный шофер сказал вполголоса: «Беда!» — и прибавил газу. Схватившись за дверные поручни, мы неотрывно следили, как песчаные струи вздымались фонтанами, выше и выше, застилали горизонт. Ветер свистел по-разбойничьи. Сквозь все зазоры в машину просачивался тонкий отфильтрованный песок, во рту хрустело. Видимость терялась, наваливался песчаный туман. На счастье, туареги оказались совсем близко.

Фадель вместе с нами радовался нашему избавлению.

— Бывает, в песке тонут машины, исчезают люди, если буря долго не прекращается, — промолвил он.

Дочь хозяина в черном, как безлунная ночь, покрывале и широкой темно-фиолетовой юбке нежно пиликала на однострунной скрипке, освобождая наши сердца от страха. У ее ног, подобно верным псам, лежали, подперев подбородок руками, двое юношей с кинжалами в расшитых бисером ножнах. Они будто не замечали нас, поедая томными взорами музыкантшу. Вообще туареги умеют сосредоточиваться на одном объекте и не видеть никого вокруг себя.

— Кто это? — кивнул я на парней.

— Поклонники моей дочери, — бесстрастно обронил Фадель.

У туарегов периодически устраиваются посиделки, во время которых девушки играют на скрипке и сочиняют со своими почитателями возвышенные стихи, сияющие чистотой чувств. Их метафоры душисты и нежны, как цветы, распустившиеся после первых дождей, они напоены любовью к пустыне, где протекает вся жизнь кочевников. Браки здесь заключаются по любви, на небесах.

Туареги бесконечно перемещаются между городами Гадамес, Томбукту и Агадес, в зоне сухих степей с суточными колебаниями температуры от —10 до +50 градусов по Цельсию. Дожди в Сахеле редки, осадков выпадает 150–350 миллиметров в год, так что без искусственного орошения о земледелии и думать нечего. Главное занятие этого народа — скотоводство. Живут «бродяги Сахеля» налегке, всегда готовые навьючить на верблюда переносную палатку и тронуться в путь. Дорога не пугает людей — их смущает топтание на месте. Родина туарегов, источник их вдохновения — могилы предков. Отбивая по привычке поклоны Аллаху, в трудные моменты они забывают о нем и опускаются на колени перед дорогими могилами, беззвучно молят предков о помощи, ищут облегчения в немом диалоге с ними, в собственных раздумьях.

— Наш постоянный дом — небо, наше временное пристанище — фелидж, — изрек Фадель. — Мать наших шатров — пустыня, а отец — климат.

Конкретное место для стойбища они выбирают не случайно, руководствуясь особыми соображениями, о которых не любят сообщать. На сборку шатра тратят не более двух часов. Иначе и нельзя, люди с ног валятся после долгого перехода. От фелиджа требуется немногое: он должен спасать от палящего солнца, давая тень днем, и от ледяной стужи ночью. Строят его женщины. Они перегибают три-четыре длинные упругие жердины и втыкают их обоими концами в песок, затем прилаживают продольную и верхнюю оснастку, которую плотно обтягивают сшитыми вместе верблюжьими, овечьими или козьими шкурами. Крыша, плоская либо полусферическая, смотря по району, окрашена коричневой или ярко-красной растительной краской. Квадрат земли, на котором возведен фелидж, застилают циновкой, сплетенной женскими же руками.

Там, где есть редколесье, шатер подпирают изнутри шестами. Перегородки изготавливают из узорчатой ткани с искусной вышивкой или плетут из разрезанных продольно на узкие полосы длинных листьев пальмы дум, что растет близ вади — русл сезонных водных потоков. Ширина обычного шатра составляет четыре метра, длина — шесть. Жилище вождя или богатого кочевника имеет более внушительные размеры — до двенадцати метров в длину (о богатстве туарега судят по числу верблюдов в его стаде и количеству шестов в шатре). У некоторых кланов фелиджи похожи на палатки — низкие, приплюснутые. Им не страшны ни самум, ни сирокко, ни харматтан, хрупкие на вид крепыши не сдуть, не раздавить песчаной буре.