Владимир Корочанцев - Африка — земля парадоксов

В жаркие дни все стороны фелиджа открыты и по нему свободно циркулирует воздух. Если дует слишком сильный ветер, «стенку» с подветренной стороны опускают. Ночью «окна» и «двери» наглухо задраены, сквозь кошмы не проникает ни одна песчинка.

Шатер поделен на две половины — мужскую, западную, и женскую, восточную. Мужчина спит на коврах из верблюжьей шерсти, кутаясь в пестрые покрывала. Тут же при нем седло, оружие, сумка с провиантом. На женской половине разложены бурдюки, ступы, кухонные ножи и прочая утварь, над постелью матери подвешена колыбелька.

Оседлые туареги устраиваются основательно: кладут хижины из самана и камня с плоской крышей и щелевидными окнами.

…Слово за слово — и мы заспорили о том, что такое счастье. Фадель сидел на корточках перед полыхавшим огнем, перемалывал во рту жевательный табак и слушал нас с непроницаемым лицом, потом, улучив паузу, произнес:

— А у нас издревле говорят: «Дайте мне верблюда, седло и шатер — и я буду счастлив». Мы душой и сердцем накрепко приросли к нашим просторам. В песчаном раздолье — наше счастье, в зное Сахары — наша беда. Но и в жару счастье не изменяет нам, над нашей головой пахнет верблюжьей кожей. Под шатром я счастлив.

Фульбе, фулани, фуланке, феллата, пель — все это названия одного и того же народа, обитающего на территории тринадцати западноафриканских государств. Ученые спорят о происхождении племени рослых, стройных, светлокожих людей с тонкими, правильными чертами лица, часто с римским профилем. Некоторые доказывают, что фульбе родом из Эфиопии или Сомали, другие утверждают, что они пришли из Палестины, а кое-кто даже считает их выходцами с далекого Кавказа. Новой Африке с 60-х годов фульбе дали президентов и общественных деятелей, ученых и инженеров, писателей и поэтов, которых, конечно же, неизмеримо меньше, чем скотоводов, все еще живущих по законам предков.

В странствиях по Африке я всегда стремился успеть к ночи в ближайший населенный пункт. Блуждать в потемках по саванне или полупустыне — то же самое, что сбиться с дороги в тропическом лесу. Помню, как однажды мы с послом СССР в Мали И. А. Мельником, получив охотничью лицензию, до сумерек гонялись за ускользавшей от нас добычей, а утром проснулись в Верхней Вольте (теперь эта страна называется Буркина-Фасо) — ведь государственные границы на континенте редко где обозначены.

На обратном пути мы лишь к закату добрались до маленькой деревушки Докюн, в тридцати пяти километрах от вольтийского города Нуна. Горстка соломенных домиков выглядела как животворный оазис среди холодеющего пыльного редколесья. Вождь деревни Идрисса Сангаре с седой, клинышком, бородой приветствовал нас не вставая с кресла. За ним заботливо ухаживали три его жены — под вечер мужья и в Африке устают. В деревне, кроме него, не было ни одного мужчины. Только женщины и дети. Остальные жители ушли со стадами.

— Как вы перенесли дорогу? — справился вождь.

Мы пожаловались, что чересчур долго ждали приема у мэра города, что тот чересчур долго донимал нас расспросами, прежде чем указать дорогу в Докюн, и поэтому нам пришлось ехать по самой жаре.

— Такое бывает, — пустился в философствования Идрисса. — Вы оказались в незавидном положении зависимых людей. Есть правители, которые относятся не лучше и к соотечественникам; для них легче съесть кролика, чем слона. Мой дед твердил: «Если ты презираешь малых, наступи на скорпиона, и ты сразу поймешь свою ошибку». Без малых не продержится ни одно государство. Впрочем, они сами виноваты, коли ими плохо правят. Поставившему жабу над собой нечего пенять на то, как она прыгает. Обо всем надо думать заранее.

— Идрисса, но вы сами вождь. Вы интересуетесь, что о вас думают в деревне?

— Отвечу снова пословицей: «Вождь никогда не знает, что о нем думают его подданные, ибо слышит от них только хвалу». Разумнее всего и не допытываться, а жить так, как живут все, не выделяться излишествами и нескромностью.

— Неужели так трезво мыслят все традиционные правители в Верхней Вольте?

— Нет, разумеется. Люди везде разные. Я-то правлю практически собственной семьей, у нас все — родичи в том или ином колене. И еще я сражался с колонизаторами, а такой опыт даром не проходит, братство по оружию стирает сословные и этнические различия, делает нас человечнее.

— Вас, наверное, утомили мои выпытывания? — спохватился я.

— Почему же? Вы у нас новый человек. Мы, фульбе, говорим: «Никто не знает так мало, как тот, кто ни о чем не спрашивает». Я хочу, чтобы вы получили правильное представление о нашей жизни и не рассказывали потом о нас побасенок.

К Идриссе подбежал мальчик лет семи-восьми и что-то тихо сказал. Ласково ответив, наш хозяин погладил его по голове и мягко пояснил:

— Мой сын.

— Сколько у вас детей?

— Осталось лишь семь. В саванне выживают только сильные, — вздохнул он.

Из хижины выглянула Фатимату, видимо самая любимая супруга вождя, и позвала нас ужинать.

Я окинул взглядом деревню. Круглые строения были аккуратно свиты из перетянутых снопиков просяной соломы. На одну овальную крышу, напоминающую соломенную каску, края которой свисали почти до дверного проема, была положена другая. Вход был аркообразный, низкий, и пройти внутрь не сгибаясь мог только ребенок. Таким образом люди страхуют себя от песчаных бурь, ураганных ветров, проливных дождей и других приступов стихии, от врагов (пока кто-то заползает в хижину, есть время разглядеть — свой или чужой). Рядом с входом была прислонена дверь — соломенная циновка, касавшаяся нижней крыши. Ее навешивают на ночь или в бурю.

Волей-неволей отдав поклон хижине, я шагнул внутрь. Там было чисто и прохладно, приятно пахло соломой. Земляной пол был утрамбован до плотности бетона. Справа находилась кухня, слева, у стены, покоилась на терракотовых опорах низкая большая кровать на две персоны. На врытые по ее углам столбы был водружен полог из соломы. С трех сторон кровать тоже можно было загородить циновками. Вдоль стены стояли и висели в специально плетеных сетках усеченные сверху круглые белые калебасы. Лишь несколько из них были слегка украшены орнаментами охряного цвета. В подвешенных сосудах хранились личные документы, деньги, драгоценности — при пожаре их вынесли бы первыми, в стоявших на полу были овощи, сахар, просо, арахис, листья баобаба, хлопок, мука, рис, кора от желудочных заболеваний, предметы домашнего обихода.

В кухнях на трех-четырех камнях пылал костер, в котле пыхтела пшенная каша. Открытый очаг в африканском жилище — это не только своего рода печь для готовки и обогрева. Излучаемые им тепло и свет притягивают к себе, объединяют всех членов семьи. Вечерами пятачок перед очагом служит местом общения людей. Ночью, когда пугающие, таинственные силы приближаются к нам вплотную, свет костра становится последней преградой, которая мешает торжествующей мгле поглотить человека. Так думает большинство африканцев. Кроме того, дым от огня посреди жилища, где нет дымохода, отпугивает насекомых — переносчиков болезней и способствует сбережению продуктов, размещаемых тут же, на земле или на настилах под потолком. К очагу издревле питают глубокое почтение, вокруг него всегда чисто подметено.