Огюстен Кошен - Малый народ и революция (Сборник статей об истоках французской революции)

В итоге, мы видим, с одной стороны, повязанных между собою людей, большей частью «судейских

59

крючков», с родственниками и друзьями; с другой стороны, публику из простонародья, уже тайно обработанную, которую так легко увлечь такой простой логикой революционных идей; и между ними — мэр, эшевены и несколько нерешительных и растерянных нотаблей.

Когда ассамблея была открыта небольшим вступительным словом мэра, прокурор-синдик задал депутатам цехов следующий вопрос, такой неожиданный и внезапный, если только они не были предупреждены и задействованы в этом деле: как будет представлена нация в Генеральных штатах? Поскольку крестьянам и ремесленникам нечего ответить, встает какой-то адвокат и почтительнейше представляет ассамблее наказ своего сословия, который уже принят первыми инстанциями, то есть полутора десятком нотариусов, прокуроров и врачей, иногда и священниками, которые здесь, в зале, и аплодируют, где надо. Вступлением к наказу служит рассуждение о том, что нация состоит из двух, а не из трех сословий: из сословия привилегированных, которое имеет все почести, все блага и все вольности, и из третьего сословия, которое ничего не имеет, но за все платит. Привилегированных 200 тысяч — представителей третьего сословия 24 миллиона. Вывод: третье сословие требует равных избирательных прав на ассамблеях, то есть поголовного голосования в Генеральных штатах, удвоенного представительства и выборов депутатов третьего сословия равными им представителями этого же сословия. В провинциальных Штатах — те же реформы; решено послать этот наказ королю и Неккеру и ознакомить с ним другие города. Такова неизменная канва, по которой вышивает партийный оратор с большим или меньшим красноречием. Если присутствует

60

священник, то добавляют пункт с просьбой, чтобы были представлены и священники. Если город слишком мал, чтобы рассчитывать на собственную отдельную депутацию, требуют, чтобы и большие города были лишены права на нее; но все это побочные пожелания, маневры партии для достижения согласия по пяти пунктам и для привлечения на свою сторону местного населения.

Наконец, нерешительных убеждают, зачитывая им наказы, переданные из других городов, «чтобы нельзя было усомниться в том, какова общая воля». Ассамблея уступает столь веским доводам, одобряет единодушно, без обсуждения, без голосования, и наказ возвращается в Дижон таким же, каким две недели назад оттуда пришел, но украшенный титулом «Воля города такого-то».

В местечках режиссура еще проще: местный прокурор ограничивается тем, что объявляет, что некоторые города уведомили его о своих наказах, и потом зачитывает дижонский наказ, а затем зачастую в безапелляционной манере требует от присутствующих принять аналогичный документ.

Таковы были усилия и успехи тех, кого называли «партией адвокатов» в пятнадцати [15]городах и местечках в окрестностях Дижона, Отена и Шалона в конце декабря 1788 г.

Вот эти города: в районе Отена — Монсени, принявший наказы 4 января, Бурбон-Ланси — 27 декабря; Тулон-сюр-Арру — 23-го, Мон-Сен-

61

Венсен — 26-го; Отен — 25-го. В окрестностях Дижона — Ис-сюр-Виль и Понтайе принимают в последних числах декабря; Сен-Жан-сюр-Лон, Бане-ле-Жюиф и Витто — 29-го, Шатилъон-сюр-Сен — 21-го, Арнэ-ле-Дюк — 4 января. Между Дижоном и Шалоном: Нюи — 31 декабря; Бон — только 12 января; но ассамблея готовилась по крайней мере с 22 декабря; наконец, Шалон — 12 января.

11 декабря адвокатам Дижона пришлось ускорить события, рискуя задеть общественное мнение. Они собрали корпорации беспорядочно, не во всех успев заручиться поддержкой; дело в том, что начала создаваться противная партия, которая и подняла их по тревоге и чуть не расстроила их козни.

13 декабря собираются 19 дворян Дижона, назначают президента, графа де Вьенн, двух секретарей — барона Мервиля и графа де Батай-Мандло — и тайно договариваются любой ценой воспрепятствовать деятельности революционеров. Страх и отчаянные усилия этой горстки людей, прозорливость, с которой они говорили о грядущих катастрофах, тем более поразительны, что никто вокруг них, казалось, не понимал даже, чего они опасаются. Действительно, происки адвокатов никак не нарушали спокойствия высших классов: какое зло могли причинить не очень осторожные ходатайства каких-то судейских? Нотабли высказались против удвоения представительства третьего сословия; и к тому же господином был король, а его популярность, казалось, росла день ото дня. Что касается интенданта г-на Амело, протеже Неккера, то он был

62

другом философов и смотрел на деятельность адвокатов со снисходительной благосклонностью.

Откуда же взялась эта новая партия, одна из всего этого задремавшего мира пробудившаяся и восставшая? Какое представление надо о ней составить?

Эта партия утверждала, что является частью дворянства; однако уже с первых ее шагов нас поражает, до какой степени ее тактика и средства похожи на тактику и средства адвокатов. Она пользуется тем же оружием, говорит тем же языком и, похоже, прошла ту же школу.

Как и адвокаты, дворяне немногочисленны: вначале их было 19, но никогда не было больше 60; хотя в бургундских Штатах заседало 300 дворян. Как и адвокаты, они немедленно откликаются на все побуждения комитета, душой которого является некий маркиз де Дигуан, личность бойкая и подозрительная, весьма мало подходящая для того, чтобы представлять цвет богатой провинции [16]. Как и адвокаты, они берутся за обработку народа, в ту пору еще такого неискушенного, наивного, и используют те же самые средства: предвыборное заискивание, хвастовство гражданской доблестью, сложные маневры, захват мандатов и полномочий: ибо они претендуют на то, чтобы представлять второе сословие провинции, как адвокаты — третье, и с таким

63

же малым правом; постоянная комиссия Бургундского дворянства тогда заседала там же, в Дижоне, между двумя сессиями Штатов; и ни разу ее председатель, виконт де Бурбон-Бюссе, даже не соизволил ответить на предложения де Дигуана [17]. Так же сдержанно относились к ним епископ и духовенство. Только парламент и счетная палата не скрывали своих симпатий к этой партии, тайный комитет которой собирался в особняке самого де Беви — первого председателя. И действительно, кроме нескольких сбитых с толку личностей, к которым старались привлечь внимание, эта группа заговорщиков, как и адвокаты, вышла из суда [18]. Почти вся она набиралась из семей, получивших дворянство на гражданской службе, как противная группа — из адвокатов и судей. Эта группировка парламентской и «философской» партии, еще недавно такая шумная, а затем обойденная и образумившаяся, сохранила от своего революционного прошлого лишь высокопарный слог, привычку к скрытности и очень отчетливое видение той пропасти, в которую катилось королевство.