Александр Панченко - О русской истории и культуре

Аввакум.Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. Иркутск, 1979.

Белкин. Белкин А. А. Русские скоморохи. М, 1975.

Беляев. Беляев И. О скоморохах // Временник ОИДР. М., 1854. Кн. 20.

Буганов. Буганов В. И. Московские восстания конца XVII века. М., 1969.

Голиков. Голиков Иван. Деяния Петра Великого. М., 1788. Ч. 1.

Голикова. Голикова Н. Б. Политические процессы при Петре I по материалам Преображенского приказа. М., 1957.

Горелов. Горелов А. А. Кем был автор сборника «Древние российские стихотворения» // Русский фольклор: Материалы и исследования. М.; Л., 1962. Т. 7.

Гурьянова. Гурьянова Н. С. Старообрядческие сочинения XIX в. о Петре I — антихристе // Сибирское источниковедение и археография. Новосибирск, 1980.

ИРЛ. История русской литературы. Л., 1980. Т. 1.

Лихачев, Панченко. Лихачев Д. С., Панченко А. М. «Смеховой мир» Древней Руси. Л., 1976.

Лотман, Успенский. Лотман Ю. М., Успенский Б. А , Новые аспекты изучения культуры Древней Руси // Вопр. лит. 1977. № 3.

Материалы для истории раскола…Материалы для истории раскола за первое время его существования / Под ред. Н. Субботина. М., 1875. Т. 1.

Матхаузерова. Матхаузерова С. Древнерусские теории искусства слова. Прага, 1976.

Морозов. Морозов А. А , Скоморохи на Севере // Север: Альманах. Архангельск, 1946.

Николаев. Николаев С. И. «Посмеятельные слова» В. Коховского в русском стихотворном переводе 1677 г. // Рус. лит. 1980. № 1.

Пекарский. Пекарский П. И. Наука и литература в России при Петре Великом. СПб., 1862. Т. 2.

Петухов. Петухов В. И. Сведения о скоморохах в писцовых, переписных и таможенных книгах XVI–XVII вв. // Тр. Моск. ист. — арх. ин–та. М., 1961 Т. 16.

Смирнов. Смирнов С. Древнерусский духовник. М., 1913. Т. 2: Материалы.

Соловьев. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1962. Кн. VIII: Т. 15–16.

Стоглав.Стоглав / Изд. Д. Е. Кожанчикова. СПб., 1863.

Успенский, 1976. Успенский Б. A , Historia sub specie semioticae // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. ^

Успенский, 1979. Успенский Б, А. Дуалистический характер русской средневековой культуры: (На материале «Хождения за три моря» Афанасия Никитина) // Вторичные моделирующие системы. Тарту, 1979.

Фаминцын. Фаминцын А. С. Скоморохи на Руси. СПб., 1889.

Феофан Прокопович. Феофан Прокопович. Сочинения / Под ред. И. П. Еремина М.; Л., 1961.

Чистов. Чистов К. В. Русские народные социально–утопические легенды XVII–XIX вв. М., 1967.

Vasoli. Vasoli Cesare. L'enciclopedismo del Seicento. Napoli, 1978.

Память нации каждому крупному историческому персонажу стремится придать цельный, законченный облик. Памяти нации чужд протеизм. Она как бы «ваяет» своих героев. Иногда о таком «изваянии» можно говорить лишь условно: оно существует как некое «национальное ощущение», складываясь из разных фактов, оценок, эмоций, существует как аксиома культуры, не нуждающаяся в доказательствах и чаще всего не закрепленная в виде четкой формулы. Но в некоторых случаях «изваяние» исторического деятеля прямо отливается в словесную или пластическую форму. Это произошло с боярыней Федосьей Прокопьевной Морозовой, которая в памяти России осталась такой, как ее написал В. И. Суриков.

Разбирая споры и толки об этом полотне (оно было главным событием пятнадцатой передвижной выставки), Η. П. Кончаловская, внучка Сурикова, приводит среди прочих отзыв В. М. Гаршина: «Картина Сурикова удивительно ярко представляет эту замечательную женщину. Всякий, кто знает ее печальную историю, я уверен в том, навсегда будет покорен художником и не будет в состоянии представить себе Федосью Прокопьевну иначе, как она изображена на его картине» [цит. по: Кончаловская, 151 ]. Современникам трудно быть беспристрастными, и предсказания их сбываются не часто. Но Гаршин оказался хорошим пророком. За те сто с лишним лет, которые отделяют нас от пятнадцатой выставки передвижников, суриковская Морозова стала «вечным спутником» всякого русского человека. «Иначе» действительно не представить себе эту женщину XVII в., готовую на муки и смерть ради дела, в правоте которого она убеждена. Но почему именно суриковская Морозова стала иконографическим каноном и историческим типом?

Прежде всего потому, что художник был верен исторической правде. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить композицию картины Сурикова с одной из сцен Пространной редакции «Повести о боярыне Морозовой». То, что мы видим на картине, произошло 17 или 18 ноября 1671 г. (7180–го, по старинному счету «от сотворения мира»). Боярыня уже три дня сидела под стражей «в людских хоромах в подклете» своего московского дома. Теперь ей «возложили чепь на выю», посадили на дровни и повезли в заточение. Когда сани поравнялись с Чудовым монастырем, Морозова подняла правую руку и, «ясно изъобразивши сложение перст (старообрядческое двуперстие. — A. П. ), высоце вознося, крестом ся часто ограждшс, чепию же такожде часто звяцаше». Именно эту сцепу «Повести…» выбрал живописец. Одну деталь он изменил: железное «огорлие», ошейник, надетый на боярыню, цепью прикреплялся к «стулу» — тяжелому обрубку дерева, которого нет на картине. Морозова была не только «железы тяжкими обложена», но и «неудобством стула томима», и этот чурбан лежал подле нее на дровнях. Люди XIX в. знали кандалы иного устройства (их подробно описал в «Мертвом доме» Достоевский). Художник, видимо, здесь решил не отступать от обыкновений своего времени: холст — не книга, к нему не приложишь реальный комментарий.

Однако верность древнерусскому источнику еще не объясняет вполне судьбы «Боярыни Морозовой», ее роли не только в русской живописи, но и в русской культуре вообще. В своих прекрасных полотнах о других выдающихся людях Суриков тоже не грешил против истины, но персонажи этих полотен «представимы» и в других обличьях, «иначе». Конечно, героев «Перехода Суворова через Альпы» и «Меншикова в Березове» мы вольно или невольно сравниваем с их прижизненными портретами. Но ведь с Ермака Тимофеевича и со Стеньки Разина «парсун» не писали, так что возможности для сравнения нет, и все же ни суриковский Ермак, ни суриковский Разии не стали каноническими «изваяниями».

Дело в том, что задолго до Сурикова в национальном сознании боярыня Морозова превратилась в символ — в символ того народного движения, которое известно под не совсем точным названием раскола. В сущности, у этого движения два символа: протопоп Аввакум и боярыня Морозова, духовный отец и духовная дочь, два борца и две жертвы. Но и воителей, и страдальцев при начале раскола были многие тысячи. Почему в исторической памяти остался Аввакум — понятно. Аввакум гениален. У него был совершенно исключительный дар слова — и, следовательно, дар убеждения. Но почему Россия остановила выбор на Морозовой?