Эдвард Уилсон - О природе человека

Если это истолкование верно, то финал этой борьбы наступит тогда, когда научный натурализм сможет объяснить традиционную религию, своего главного конкурента, как чисто материальное явление. Теология не сможет выжить как независимая интеллектуальная дисциплина, однако религия еще долго будет являться важной общественной силой. Как и мифического великана Антея, черпающего силу от своей матери, Земли, религию невозможно победить простым низвержением. Духовная слабость научного натурализма объясняется тем, что у него нет такого первоначального источника силы. Хотя он и объясняет биологические источники эмоциональной силы религии, но в своем сегодняшнем виде не может опереться на них, потому что эволюционная эпопея отвергает бессмертие индивида и божественное превосходство над обществом. Научный материализм предлагает человеку лишь экзистенциальный смысл. Гуманисты никогда не смогут дать людям страстного наслаждения духовной беседы и подчинения чужой воле, а ученые, при всем их желании, не смогут стать священниками. Поэтому пришло время спросить, а есть ли способ поставить силу религии на службу великому новому делу, которое вскрывает источники этой силы? И мы наконец должны вернуться ко второй дилемме, которая требует ответа {200} .

Первая дилемма была создана, казалось бы, фатальным крушением мифов традиционной религии и ее светских эквивалентов, среди которых можно выделить идеологии, основанные на марксистском истолковании истории. Ценой этого крушения стали утрата морального консенсуса, сильнейшее чувство беспомощности, охватившее людей, и сосредоточение внимания на себе и ближайшем будущем. Интеллектуально первую дилемму можно решить с помощью более глубокого и смелого анализа человеческой природы с учетом открытий биологов и ученых, занимающихся социальными науками. Таким образом, разум будет более точно объяснен в качестве эпифеномена нейронного механизма головного мозга. Механизм этот, в свою очередь, является продуктом генетической эволюции путем естественного отбора, который действовал на человеческие популяции в течение сотен тысяч лет, пока они находились в своей естественной среде. Разумно использовав методы и идеи нейробиологии, этологии и социобиологии, мы можем заложить прочную основу для социальных наук, и пропасть, все еще разделяющая, с одной стороны, естественные науки, а с другой — социальные и гуманитарные, может быть преодолена.

Если такое решение первой дилеммы хотя бы частично правильно, оно приводит нас непосредственно ко второй дилемме — к сознательному выбору между врожденными ментальными склонностями. Элементами человеческой природы являются правила обучения, эмоциональные подкрепления и гормональная обратная связь, которая направляет развитие социального поведения по определенным каналам, оставляя другие без внимания. Человеческая природа — это не просто набор результатов, достигнутых в существующих обществах. Это огромный потенциал, который может быть сформирован путем сознательного построения обществ будущего. Изучив реализованные социальные системы сотен видов животных и поняв принципы, по которым эти системы развивались, мы можем с уверенностью сказать, что вся совокупность способов поведения людей составляет лишь мизерную долю от теоретически возможных. Более того, человеческая природа — это сборная солянка из особых генетических адаптаций к давно исчезнувшим внешним условиям — к миру охотника-собирателя ледникового периода. Современная жизнь богата и стремительна — так кажется тем, кто находится в ее гуще. Тем не менее это лишь мозаика культурно гипертрофированных архаичных поведенческих адаптаций. И в центре второй дилеммы оказывается порочный круг: мы вынуждены выбирать из элементов человеческой природы, опираясь на систему ценностей, которую те же самые элементы создали в давно исчезнувшую эволюционную эпоху.

К счастью, это кольцо человеческих затруднений не настолько тугое, чтобы его нельзя было разбить усилием воли. Основная задача биологии человека — выявить и оценить все ограничения, которые влияют на решения этических философов и всех остальных людей, и сделать вывод об их значимости посредством нейрофизиологических и филогенетических реконструкций разума. Эта задача является необходимым дополнением к продолжающемуся изучению культурной эволюции. Она изменит основы социальных наук, но никоим образом не уменьшит их глубину и значимость. Она откроет нам биологию этики, а это позволит выбирать более глубоко понятые и более прочные системы моральных ценностей.

Вначале новые специалисты по этике захотят взвесить главную ценность выживания человеческих генов в общем пуле на протяжении нескольких поколений. Лишь немногие осознают истинные последствия растворяющего воздействия полового размножения и связанного с ним снижения значимости «линий» происхождения. ДНК индивида несет в себе примерно равные вклады всех предков любого отдельно взятого поколения, и эта сумма должна быть поделена между всеми потомками в любой момент будущего примерно поровну. У каждого из нас более двух сотен предков, которые жили в XVIII веке. Каждый из них дал своему живущему ныне потомку менее одной хромосомы. В зависимости от степени аутбридинга у каждого из нас до миллиона предков, живших в 1066 году. Генри Адамс очень точно сказал о норманно-английском происхождении: «Если бы мы могли вернуться в прошлое и жить снова во всех своих двухстах пятидесяти миллионах арифметических предках XI века, то нам пришлось бы заниматься массой удивительных вещей. Почти наверняка мы пахали бы практически все поля Контантена и Кальвадоса, ходили бы к мессе во все приходские церкви Нормандии, служили бы в армиях каждого правителя, духовного или светского, во всем регионе. И обязательно помогали бы строить церковь Мон-Сен-Мишель» {201} . Вернемся назад еще на несколько тысяч лет — секунда на часах эволюции, — и генный пул, из которого вышел каждый современный британец, охватит уже всю Европу, Северную Африку, Ближний Восток. Отдельный человек — это эфемерная комбинация генов, почерпнутых из этого пула, и его наследственный материал вскоре вновь растворится в нем. Поскольку естественный отбор влияет на поведение индивидов, стремящихся к собственному благу и благу своих ближайших родственников, человеческая природа склоняет нас к императивам эгоизма и трайбализма. Но более отстраненный взгляд на долгосрочный курс эволюции должен позволить нам выйти за рамки такого слепого процесса принятия решений, осуществляемого в рамках естественного отбора, и увидеть историю и будущее собственных генов в судьбе всего человеческого вида. Взгляд этот характеризуется словом, которое возникает почти интуитивно. И слово это — благородство. Если бы динозавры восприняли такую концепцию, они выжили бы. Они могли бы стать нами.