Михаил Заборов - История крестовых походов в документах и материалах

В это время из Константинополя пришло известие о дворцовом перевороте и убийстве Алексея IV.

Эта весть повергла все войско в сильный страх. Ибо они увидели себя находящимися на вражеской земле, отрезанными, посреди худого народа, а того, кого они сами сильною рукой и с великим страхом для себя поставили им царем, — лишенным жизни. Если бы он еще жил, то мог бы и унять их [греков] злобу, и предложить нашим богатое утешение, и дать им возможность с уверенностью и в полном достатке выйти из его царства для завершения паломнического похода. Отныне же они поняли, что во всем этом целиком обмануты [и] настолько, что от нового царя и его подданных наверняка не могут ожидать ничего иного, кроме пагубы.

Что было делать и на что было рассчитывать паломникам, застигнутым [врасплох] в столь трудное мгновение, когда у них не было даже надежного прибежища, где бы они могли хоть на час передохнуть от вражеских вылазок? Надлежало ли объявить войну [грекам] и тем навлечь на себя открытое гонение со стороны людей, которые, как они знали, и до того являлись их скрытыми врагами? Ведь численность их была безграничной, и она каждодневно возрастала бы, и они [греки] находились на собственной земле, где могли иметь все в изобилии, тогда как наших было мало и они испытывали нужду, находясь среди врагов, от которых не могли ожидать чего-либо иного, кроме того, что смогут добыть себе, так сказать, собственным мечом. А вместе с тем их [крестоносцев] сильно удручало то обстоятельство, что они были обмануты относительно большей части обещанных денег, в ожидании коих они отложили свой поход, путевые же деньги, предназначенные для паломничества, израсходовали на чужие дела.

И они порешили поступить так, как сочли самым лучшим в этом положении: откинув свой страх, без которого, конечно, не могло обойтись, грозно выступить против осажденных врагов, и в отместку за задушенного царя, которого они сами водворили на престол, потребовать себе весь город со всеми его жителями и с тем проклятым убийцей, пригрозив городу уничтожением, а жителям — истреблением. Своим столь угрожающим поведением они навели такой ужас на горожан, что те едва отважились появляться из-за своих стен, в особенности страшась камнеметательниц наших: ведь чем реже они у них применяются, тем считаются более устрашающими и опасными. И все же наши, укрепив душу, были готовы и к тому, чтобы отступить, если представится случай сделать это с почетом и выгодой, и к тому, чтобы обрушиться на врагов и подвергнуться от них и вместе с ними опасности смерти, если они отважатся произвести на них нападение с флангов. Ведь им не могла улыбнуться надежда на то, что удастся одержать победу над столь великим множеством [греков], или завоевать город, который был укреплен прочнейшим образом, и несметное число [врагов] каждодневно увеличивалось. Насколько наше войско жаждало вступить в битву и умереть купно с врагами, настолько те избегали добыть победу ценой смерти от наших, видя, что крестоносцы уже испытывают нехватку на вражеской земле, сами же они [греки] в изобилии имеют в своем городе все, что нужно.

Guntheri Parisiensis. Op. cit., p. 91—93.

234. Тогда те, кто находился в лагере, собрались на сходку и советовались [там] о дальнейших действиях. Много толковали так и эдак, но результат совета был таков, что если богу будет угодно, что они силой вступят в город, то вся добыча, которая будет взята, будет снесена в одно место и поделена сообща, как и следует; и если они станут владыками города, то будут выбраны шесть человек из франков и шесть — из венецианцев и они поклянутся на Евангелии, что изберут императором того, кого сочтут лучшим для этой земли. И тот, кто станет императором по их выбору, получит четверть всего завоеванного — и в городе, и вне города и, кроме того, получит дворец Вуколеон и Влахернский дворец; а остальные три четверти будут поделены пополам: половина — венецианцам и половина — тем, кто в лагере. И будут избраны двенадцать мудрейших из лагеря пилигримов и двенадцать из числа венецианцев, и они поделят фьефы и почести между рыцарями и установят службу, которой они будут обязаны императору.

235. Этот договор был скреплен клятвой с одной и с другой стороны, французами и венецианцами, таким образом, что в течение года с конца марта тот, кто захочет, может уехать; а те, кто останутся в [этой] стране, будут нести службу императору, как то будет установлено. Так был составлен и скреплен договор, и все те, кто его бы не исполнил, подлежали бы отлучению духовенством.

Geoffroi de Villehardouin. Op. cit., t. II, p. 34—36.

240. ...Совет постановил, что они будут готовиться снова [635] Первый приступ был предпринят крестоносцами 9 апреля 1204 г. и закончился неудачей. в течение следующего дня, который приходился на субботу, и все воскресенье, а в понедельник [636] 12 апреля 1204 г. — дата, которую приводят все источники. двинутся на приступ, связав по двое корабли, на которых имелись лестницы. Таким образом два корабля атакуют одну башню... Как сказано, так и сделано...

241. Император Мурцуфл расположился со всем своим войском перед линией приступа и раскинул там свои пурпурные палатки. Так все оставалось до самого утра понедельника. Тогда все те, кто был на кораблях, юисье и галерах, вооружились. А жители города боялись их меньше, чем вначале; они были настолько самонадеянны, что стены и башни были усеяны людьми [637] Некоторые исследователи предполагают, что численность греческого войска достигала 140—150 тыс. человек. . Тогда начался изумительный и отчаянный приступ: каждый корабль устремлялся к назначенному ему месту; шум битвы был так громок, что, казалось, земля рушится.

242. Приступ продолжался долго, — до тех пор, пока наш господь не поднял сильного ветра, называемого бореем [638] Северный ветер. : этот ветер пригнал суда и корабли ближе к берегу. Два корабля, связанные вместе, из которых один назывался «Пилигрим», а другой «Рай» [639] На этих кораблях находились епископы Суассонский и Труасский, о чем сообщает в одном из своих писем Бодуэн Фландрский. , подошли к одной башне, один — с одной, другой — с другой стороны (так направляли их бог и ветер) настолько близко, что лестница «Пилигрима» достала башню. В мгновенье ока некий венецианец и один французский рыцарь, по имени Андрэ д’Юрбуаз [640] По данным некоторых хроник, рыцарь Андрэ д’Юрбуаз принадлежал к семье епископа Невелона Суассонского. , взошли на башню; вслед за ними на нее вступили и другие; а защитники башни были разбиты и бежали.