Николай Плавильщиков - Гомункулус

Ответ был получен: причины изменений скрывались в перемене образа жизни. Изменение зубов было вызвано появлением луговой растительности: стала другой пища — оказались другими и зубы.

Зубы ископаемых копытных «ожили». Они рассказали о перемене в образе жизни копытных миоцена, нарисовали нам картину из далекого прошлого Земли.

Перемена образа жизни сказалась и на строении ног копытных. В болотах и лесах животное ходит по мягкому грунту, нередко вязнет в нем. Здесь важна широкая нога: более широкие копыта, шире раздвигающиеся пальцы.

Открытые пространства — степи, пустыни — требуют другой ноги. Здесь — на просторе — животное может мчаться с большой скоростью, а грунт не такой уж мягкий. Узкие копыта в степи полезнее.

У непарнопалых жизнь на открытых пространствах привела к тому, что число пальцев сократилось до одного. Появилась однопалая нога и прекрасные бегуны — лошади и их ближайшая родня.

Монографии В. Ковалевского замечательны. Ими мог бы гордиться заслуженный старик ученый, спокойно работающий за письменным столом, в большом уютном кабинете. А Владимир и работал и учился сразу, переезжал из города в город, заботился о Софье и нередко сидел без копейки денег.

Это было самое тяжелое — вечные заботы о деньгах, вечные хлопоты с кредиторами. В музее ждут интересные кости, а нужно сидеть над переводом, чтобы заработать несколько десятков рублей. В Северной Америке найдено множество остатков копытных, но… какая там Америка, когда нечем платить за комнатенку в Европе! Хорошо бы напечатать монографию в Лондоне, но за таблицы рисунков нужно платить (этот милый обычай сохранился в ряде научных английских журналов и в наши дни: за изготовление клише рисунков платит автор). Денег нет, а рисунки стоят сотни рублей.

Чаще и чаще Ковалевский думает о возвращении домой, в Россию. Там можно получить кафедру, и тогда профессорское жалованье успокоит кредиторов, не нужно будет думать о каждой копейке. Но… титул «доктор философии Иенского университета» не открывает дороги к кафедре в России. Нужно сдать магистрантские экзамены, защитить диссертацию на магистра, а потом — на доктора. Что ж, ведь его знает вся ученая Европа, он не новичок, он — автор больших монографий. Правда, они еще не вышли в свет, но ведь о них все знают, их не просто хвалят, ими восторгаются. Монография об анхитерии, написанная на французском языке, послана в Петербург, для издания в трудах Академии наук. Ее можно издать отдельно, на русском языке — и диссертация готова.

«Ехать держать экзамен», — решает Владимир.

«А может быть, подождать, пока выйдут из печати две — три монографии?» — сомневается он на другой день.

Брат, Александр Ковалевский, советовал ему держать экзамен в Петербурге. Владимиру не хотелось ехать туда. Лучше в Одессу. В Одесском университете — профессор Н. А. Головкинский, старый знакомый. Там же И. И. Мечников, И. М. Сеченов [49] Сеченов Иван Михайлович (1829–1905) — великий русский естествоиспытатель, мыслитель-материалист, основоположник русской физиологической школы. Автор учения, что все акты сознательной и бессознательной жизни являются рефлекторными. Пришел к выводу, что в основе всех, даже самых сложных психических явлений лежат физиологические процессы, а потому психическая деятельность, разум могут быть изучены объективными физиологическими методами. Рефлекторная теория Сеченова показала, что никакой «души» не существует, и уже одного этого было достаточно, чтобы он преследовался царским правительством. — друзья. Они помогут отбыть эту неприятную повинность: экзаменоваться, как мальчишке, крупному специалисту.

— Одесса… Там есть знакомые и друзья, но там же Синцов…

В. О. Ковалевский (1842–1883).

И. Ф. Синцов незадолго до этого защищал докторскую диссертацию. «Никуда не годная работа», — вот отзыв о ней В. Ковалевского, и этот отзыв дошел до Синцова.

«Что ж, Синцов не так уж страшен, — успокаивал сам себя В. Ковалевский. — Ведь там же Мечников, Сеченов, Головкинский».

В конце января 1873 года он приехал в Одессу.

Головкинский был в отъезде, у Мечникова умирала жена, Сеченов держал «нейтралитет». Друзья растаяли, и главным экзаменатором оказался Синцов.

Экзамен был совсем не похож на экзамен: Ковалевский не отвечал, а нападал. Синцов не спрашивал, а защищался. Экзаменатор был раздражен, экзаменующийся возражал, опровергал и спорил, спорил…

Было очень рискованно держать экзамен у Синцова, но Ковалевский сделал больше. Факультет признал результаты экзамена удовлетворительными: споры произвели впечатление. Тогда Синцов потребовал повторения испытания, и, конечно, факультет отказал ему в этом. Все хорошо? Нет! Ковалевский от себя подал просьбу факультету о повторении экзамена. Эта просьба была так странна, что даже декан факультета — совсем не друг — удивился: Ковалевский шел на явный провал. Уж декан-то хорошо знал, что такое магистрантский экзамен: здесь легко провалить любого специалиста именно на вопросах по его специальности.

— Он провалит вас, будьте уверены! — предупреждал декан Ковалевского. — Зачем вам нужен новый экзамен? Ведь вы уже выдержали испытание.

Ковалевский настоял на своем.

Конечно, Синцов провалил его. Ковалевский не смог ответить на ряд вопросов, и экзамен был закончен в пять минут.

Причина провала проста: Синцов хорошо подготовился к экзамену. Он задал Ковалевскому несколько вопросов, касавшихся содержания одной новой книги, только что полученной в Одессе. Эту книгу имел лишь Синцов, и, конечно, Ковалевский не смог ответить на его вопросы: ведь этой книги он и в руках не держал.

Такова была первая встреча Ковалевского с русской официальной наукой. Он приехал, чтобы работать на родине, и его, ученого с европейским именем, встретили «провалом».

Ковалевский уехал за границу. Он поехал в Вену и попросил проэкзаменовать себя знаменитого геолога Э. Зюсса. От него он отправился в Мюнхен, к не менее знаменитому ученому К. Циттелю. Обе знаменитости дали ему прекрасные отзывы: он блестяще выдержал экзамен. Но что стоили эти отзывы для российских чиновников? Да и самого Ковалевского они утешили мало: удар, нанесенный в Одессе, был слишком тяжел. Какой позор! Так провалиться, и у кого? У бездарного чиновника-карьериста.

— Оставайтесь здесь, — уговаривал Ковалевского Зюсс. — По крайней мере десять лет не будет ни одного палеонтолога, знатока позвоночных, кроме вас. А вы за эти годы сделаетесь знаменитостью. К вам будут приезжать из других городов, как едут к химику Бунзену. У вас будет много учеников, вы создадите свою школу… А кого вы будете учить в России?