Николай Плавильщиков - Гомункулус

Получив университетский диплом, Мечников уехал за границу. У него не было ни стипендии, ни командировки, и он ехал, рассчитывая лишь на «свои средства». А этих средств было совсем мало.

В Гиссене, работая в лаборатории профессора Лейкарта — широко известного зоолога в те годы, — он очень нуждался. Выручил Н. И. Пирогов. Знаменитый русский хирург присматривал тогда за русской молодежью, отправленной за границу для подготовки к профессорскому званию. Он выхлопотал Мечникову стипендию от министерства, и тот был теперь обеспечен на два года.

В это время А. О. Ковалевский работал в Неаполе, изучая развитие ланцетника и других морских животных. Он соблазнил Мечникова письмом о богатстве и разнообразии морских животных неаполитанского залива. Мечников расстался с Германией и переехал в Неаполь. Здесь и встретились впервые оба молодых ученых; до того они знакомы не были.

В Неаполе тогда еще не было столь прославившейся позже Неаполитанской станции, не было ни одной научной лаборатории. Приезжий натуралист должен был сам устраивать себе лабораторию: в номере гостиницы, в квартире, где угодно. Материал для работы приходилось добывать самому. На все это тратилось много сил и времени. И все же работы, проделанные в самодельных лабораториях, где исследователь был одновременно и сам себе лаборантом и препаратором, а зачастую и гребцом на лодке, — изумительны. Оно и понятно: ведь в домашних лабораториях, устроенных в домишках на окраине города, работали такие исследователи, как Александр Ковалевский и Илья Мечников.

Опытный рыбак Джиованни доставлял им «фрутти ди маре»: так итальянцы называют разнообразную морскую живность (кроме рыб!), наполняющую корзины и тазы на базаре каждого приморского городка Италии. Этот Джиованни был позже знаменитым препаратором Неаполитанской станции, и, пожалуй, никому не пришлось сидеть в лодке со столькими знаменитыми учеными, со сколькими сидел он.

Здесь Мечников написал свою диссертацию о развитии головоногого моллюска сепиолы, родственницы сепии-каракатицы. Это была первая попытка изучения процессов развития у головоногого моллюска.

Из Неаполя Мечников переехал в Геттинген: его спугнула холера, от которой в Неаполе умерло немало народа.

В Геттингене Мечников хотел поработать у профессора Кеферштейна, но попытка оказалась неудачной. Ученый немец поручил Мечникову для начала отпрепарировать редкую ящерицу. Мечников был плохим препаратором и безнадежно испортил редкостное животное. Кефершейн не просто огорчился: он почувствовал себя кровно обиженным. Они расстались.

Побывав еще в Женеве и снова поработав в Неаполе (холера прекратилась), Мечников вернулся в Россию, в Петербург. Здесь он защитил диссертацию и вскоре получил место доцента в Новороссийском университете, в Одессе.

Через два года он — доцент Петербургского университета и защищает докторскую диссертацию. Мог ли подумать профессор Масловский, глядя на одетого в штатское платье юнца, что тот через шесть лет окажется доктором зоологии! А Мечников не только оказался этим «доктором»: вместе с А. Ковалевским он разделил премию имени Бэра, знаменитого русского ученого (в 1867 году; второй раз он получил эту премию, опять пополам с А. Ковалевским, в 1870 году).

В Петербурге Мечников женился на племяннице профессора-ботаника А. Н. Бекетова [50] Бекетов Андрей Николаевич (1825–1902) — ботаник, профессор Петербургского университета. Создал школу русских ботаников-географов. Дарвинист, высказывавший ряд положений, легших в основу учения Дарвина, еще до появления книги «Происхождение видов». Энергичный пропагандист дарвинизма в России (К. А. Тимирязев — ученик Бекетова). . Но вскоре разразилась беда: молодая женщина заболела тяжелой формой туберкулеза.

Для Мечникова настали трудные дни. Он очень любил жену, и ему так хотелось спасти ее. Забросив научные исследования, он брался за всякую работу: лекции, переводы, частные уроки — только бы заработать побольше денег, только бы помочь жене бороться с болезнью!

Петербург — плохое место для туберкулезных. Собрав немного денег, Мечников повез жену на юг, в Италию. Больная верила, что Италия спасет ее, и правда, ей стало там лучше.

В маленьком приморском городке Специи больная понемножку поправлялась. Мечников повеселел и занялся изучением морских животных: море плескалось рядом.

Он изучал развитие многих морских животных. На его рабочем столе медузы сменяли полипов, сифонофоры — ресничных червей. Личинки морских звезд и морских ежей, голотурий и офиур, зародыши головоногих моллюсков — что только не побывало под линзами его микроскопа за годы работ на Средиземном море!

Ему удалось выяснить много секретов развития иглокожих. Он узнал, что морской еж образуется внутри своей рогатой личинки — плутеуса. И когда крохотный морской еж вываливается из остатков покровов личинки, он еще долго носит на своей спине остатки длинных «рук» личинки-плутеуса.

На этот раз к пестрой компании «фрутти ди маре» прибавилась крохотная личинка Баланоглосса.

Баланоглосс — небольшое червеобразное морское животное. Впереди у него торчит хоботок, охваченный сзади словно воротником, который отделяет хоботок от остальной части длинного цилиндрического тела. При помощи хоботка Баланоглосс зарывается в ил или песок на дне моря. Его тело покрыто ресничками и клейкой слизью, к которой прилипают ил и песчинки. Тело Баланоглосса как бы заключено в песочный чехол-трубку. Эта трубка очень непрочная: пошевелится Баланоглосс в песке — и она разваливается. Лежит он в песке неподвижно — и песчинки налипают, снова образуется хрупкий чехол.

Баланоглосс.

У Баланоглосса есть жаберные щели. Они открываются наружу, и они же открываются в его кишечник. Поэтому Баланоглосса называют кишечнодышащим животным. В передней части кишечник образует полый выступ, состоящий из очень своеобразных клеток. Этот выступ считают зачатком спинной струны. А спинная струна — хорда — осевой стержень скелета хордовых животных, в том числе и позвоночных.

Строение Баланоглосса было изучено А. Ковалевским. Жаберные щели, сообщающиеся с кишечником, зачатки спинной струны, некоторые другие особенности строения — все это делает Баланоглосса интереснейшим животным для зоолога.

Личинка Баланоглосса была известна давно. Ее назвали «торнария» и долгое время полагали, что это личинка какого-нибудь иглокожего: она очень похожа на личинок некоторых морских звезд.

Мечников изучил торнарию. Он установил, что она — личинка именно Баланоглосса, а не кого-нибудь другого. Сходство с личинками иглокожих оказалось не только внешним: оно говорило о каком-то родстве между иглокожими и кишечнодышащими. Недалекое будущее показало всю важность этого открытия.