Евгений Черных - Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур

Если же погребения со множеством драгоценностей в какой-либо культуре изобильны, то археологи зачастую склонны приписывать сообществу последней мощь чрезвычайную. Вместе с тем такое заключение может быть ошибочным. Вот что, к примеру, наблюдал еще на рубеже нашей эры древнегреческий историк и знаменитый путешественник Страбон: албанцы «вместе с покойниками погребают и все их имущество, и потому живут в бедности, лишенные отцовского достояния» [Страбон книга XI, IV,8]. Уже в этом оказывается заложенной специфическая и даже, по всей видимости, ненамеренная ложь археологического источника. Общество могло работать на потусторонний мир, выкладываясь до конца и тем самым старательно готовя себе тяжелую участь и даже погибель. В характере и направленности подобного рода культур резко нарастала опасная и даже губительная для нее доля иррационального.

Здесь уместно вспомнить историю известного египетского фараона Древнего царства Хеопса и возведения его знаменитейшей пирамиды, что доныне привлекает неослабное внимание миллионов людей, и не только туристов. В изложении «отца» истории Геродота это время представляется таким, что фараон, принуждая все население страны сооружать свою величественную каменную гробницу, «вверг страну в пучину бедствий… Сто тысяч людей выполняли эту работу непрерывно, сменяясь каждые три месяца… Десять лет пришлось измученному народу строить дорогу, по которой тащили каменные глыбы, – работа едва ли не столь же огромная, как и постройка самой пирамиды… Сооружение же самой пирамиды продолжалось 20 лет… А Хеопс в конце концов дошел до такого нечестия, что, нуждаясь в деньгах, отправил собственную дочь в публичный дом и приказал ей добыть некоторое количество денег » [Геродот: IV, 124–126]. И вряд в ли в передаче Геродотом этой истории мы найдем очень много преувеличений.

Но вот что любопытно: ведь Хеопс во многом добился, чего желал. Миллионы наших современников спустя четыре с лишим тысячелетия знакомы с его поразительным творением и имеют представление о фигуре древнеегипетского монарха!..

… Если же нам ведомы выдающаяся мощь и значимость культуры, а погребальных памятников не известно вовсе или же они крайне невыразительны, то, скорее всего, мы должны будем прийти к заключению, что в данном обществе представления о характере потустороннего мира не были связаны с материальными богатствами. Народы далеко не всех культур соотносили переход покойного в иной мир с помещением его останков в чрево земли (рис. Про.2.2). Вот, скажем:

«Погребение совершенно неизвестно современным кочевникам Тибета. Они либо выставляют мертвых на вершинах гор, либо бросают в озера и реки, или следуют обще-тибетскому обычаю разрезания тела на куски и кормления мясом грифов, которыми изобилуют тибетские нагорья. Старая литература Тибета знает обычай погребения тела в «каменных ящиках», сложенных из каменных плит, но следов подобных погребений еще не найдено, хотя и нельзя отрицать возможность их нахождения» [Рерих: 25].

Перерождение усопшего имеет дело лишь с его душой. Прежнее телесное лишь мешает посмертной трансформации, связанной уже с новой телесной оболочкой. Старая телесная оболочка греховна. «За «грехами» тела фактически скрывается боязнь самих телесных останков, одержимых злыми духами телесности» [Герасимова 1999: 140] [1] В работах К. М. Герасимовой [1999; 2006] заинтересованный читатель может найти весьма полную картину, отражающую характер и смысл погребальных обрядов у кочевых тюрко-монголоязычных скотоводческих народов Центральной Азии, о чем мы вкратце говорим в настоящем разделе. . Истинная значимость покойника определялась его деяниями, славой его земной жизни, неизбывной духовностью и благосклонным вниманием к нему высших сил. В таком случае его останки могли, к примеру, предавать огню, как те же буддисты либо индуисты, или же оставлять на усмотрение и волю благородных хищных животных, подобных волкам или грифам (ведь к этим животным невозможно было приравнивать отвратительных земляных червей).

Рис. Про. 2.2. Современное кладбище в отрогах Монгольского Алтая. Ряд погребений местные группы западных монголов совершали по ламаистскому или даже т. н. шаманистскому, еще до-ламаистскому обряду, помещая покойника на поверхности склона каменистого увала без устройства ямы. Грифы, волки и лисы очень быстро «освобождали» тело от той плоти, что, согласно их верованиям, казалась столь безразлична при последующих перерождениях покойного

Особый подход к похоронному обряду у кочевников, отсутствие привычных могильных сооружений нередко будет ставить нас перед трудно разрешимой загадкой истинного понимания картины тогдашнего мира в пределах Степного пояса. Но вот, может быть, самый яркий, кажется, даже в чем то совершенно нежданный и загадочный для нас барьер… Мы будем именовать его «монгольским синдромом», и данный синдром явится весьма значимым для археологических построений, в особенности, сопряженных с историей кочевых народов.

Итак, в XIII столетии монгольские кочевники стремительно подчиняют почти три четверти Евразийского континента. Их конница сокрушает устои некогда могущественных государств, оставляя за собой дымящиеся руины бесчисленных городов и селищ. Невообразимые, запакованные в бессчетные тюки громады сокровищ влекут в неведомые дали один за другим снаряженные победителями караваны верблюдов…

Но где же эти россыпи шедевров? Куда сгинули эти фантастические богатства?..

Вспомним теперь: ведь мы практически все – и о монгольских завоеваниях, и об этих молниеносных походах, и о «реквизированных» неисчислимых богатствах – знаем лишь из письменных документов. И свидетельств этих множество великое: их сочиняли летописцы от Европы до Китая. И все они – на разных языках – кричат, вопят, либо скороговоркой сообщают по сути об одном и том же; различаются лишь вариации.

Представим теперь нечто – впрочем, в истории вполне вероятное: монгольские нашествия протекают, к примеру, пятью или даже четырьмя тысячами лет ранее, в те времена, когда евразийские культуры не имеют о представления о письменности. Что тогда? Выразимся яснее: если бы у нас в руках не находилась бесконечная масса письменных документов, с их стенаниями и воплями об ужасе монгольских нашествий, – то что в таком случае мы могли бы ведать об этих сотрясавших почти всю Евразию катастрофах? Полагаю, что ничего, и вот по какой причине. Монголы после покорения большей части континента почти ничего после себя не оставили – в смысле археологических источников, разумеется. Обеспечили своих современников руинами и притом в великом множестве. Но ведь руины далеко не всегда могут «говорить», особенно если среди развалин не встречено очевидных и безусловных свидетельств виновников катастрофического разгрома. Однако мы ничего подобного в своих руках не имеем.