Анатолий Кармин - Культурология. Краткий курс

Просторечие – «неграмотная» речь, в которой допускаются ошибки в произношении слов, построении фраз и т. д. Ошибки такого рода нередко получают широкое распространение и становятся своего рода стандартами низкой культуры речи («хочут» вместо «хотят», «ложить» вместо «класть», «средствá» вместо «срéдства» и пр.).

Жаргоны , имеющие хождение в какой-либо социальной группе и характеризующиеся главным образом специфической лексикой. Известны, например, студенческий жаргон, профессиональные жаргоны, «блатной» жаргон, используемый в уголовной среде (его называют также арго ). Широкое распространение имеет молодежный жаргон (или сленг ) – слой разговорной лексики, состоящий из «модных» словечек, которые быстро приобретают и столь же быстро теряют популярность среди молодежи. Молодежный сленг – своеобразная словесная игра, за которой скрывается стремление отделиться от мира взрослых, подчеркнуть свою самостоятельность и независимость, продемонстрировать свое превосходство над старшим поколением в понимании жизни.

Диалекты , говоры и наречия – разновидности национального языка, которые исторически сложились в каком-то регионе и отличаются особенностями звукового строя, словообразования, построения фраз. Эти особенности обычно не настолько велики, чтобы мешать понять диалектную речь. Но на фоне «правильной» речи они выступают как отступления от нормы. В России еще Ломоносовым были выделены три «главных российских диалекта» – московский, северный и украинский. Литературной нормой стал московский диалект. Но различия между указанными диалектами сохранились и в наше время. Москвичи произносят звук «ч» как «ш» («што», «конешно»), тогда как петербуржцы четко выговаривают его («что», «конечно»). Вологодцы «окают», в южнорусском говоре звучит мягкое «г», близкое к «х». Существуют и специфические признаки произношения у некоторых социальных групп: например, протяжное «о» в речи православного духовенства.

Нормы живого языка не могут быть жесткими, данными раз и навсегда. Они неизбежно претерпевают изменения в ходе развития языка. Поэтому вряд ли можно оправдать языковый пуризм (от лат. purus – чистый) – стремление во что бы то ни стало сохранить «чистоту языка» и устранить из него всякие жаргонные новообразования, иностранные заимствования, диалектизмы, элементы просторечия. Многое из того, что вначале воспринимается как отклонение от нормы, постепенно приживается в языке и становится «нормальным». Однако столь же неоправданно и антинормализаторство – оправдание любых нарушений сложившихся языковых норм. Оно опасно тем, что ухудшает коммуникативные качества языка и грозит разрушить его системность, цельность, упорядоченность. Культура речи предполагает «чувство языка», основанное на владении существующими нормами литературного языка и в то же время позволяющее избегать крайностей пуризма.

Нормы литературного языка варьируются в зависимости от стиля и жанра речи. Свои специфические нормы существуют в сфере официально-делового общения, в научно-технических текстах, в средствах массовой информации, в бытовой разговорной речи. Например, врач на лекции в медицинском институте говорит: «Внутримышечные инъекции пенициллина не привели к улучшению состояния пациента». Об этом же он в частной беседе может сказать: «Пробовали пенициллин – не помогло». Оба варианта соответствуют литературным нормам.

2. Индивидуальный стиль речи отражает свойственные данному индивиду предпочтения в использовании выразительных средств языка, его манеру изложения мыслей и построения высказываний, набор излюбленных слов и выражений, ритмику, фонетику и т. д. Если следование нормам литературного языка обеспечивает правильность речи , то совершенствование индивидуального стиля ведет к развитию искусства речи . Безукоризненно правильная речь, не несущая в себе никакого отпечатка авторской индивидуальности, воспринимается как «книжная» и кажется неестественной и скучноватой. Высокая культура речи предполагает не только ее правильность, но и умение выбрать наиболее эффективные и уместные для данной ситуации языковые средства. Такое умение и есть подлинное искусство речи.

В наши дни для значительной части молодежи – в том числе и студенческой – характерны бедность лексики, неграмотное построение фраз, неумение четко сформулировать основные тезисы и развернуть их логическую аргументацию. Муки, в которых рождается речь, выливаются наружу в виде обилия слов-паразитов, разного «эканья», «нуканья» и прочего звукового мусора.

Существенным моментом молодежного сленга является обилие в нем слов с расплывчатым, неопределенным значением. В результате речь становится насыщенной подтекстом, для понимания которого необходимы добавочные намеки – с помощью жестов, мимики, особой артикуляции и интонации. Становится ненужным стремиться к точности подбора слов, к расширению словарного запаса, можно сколь угодно неряшливо оформлять свои высказывания и довольствоваться любым случайным словом, в которое можно вложить любой смысл, потому что «свой» должен ориентироваться не столько на слова, сколько на скрытый за ними подтекст. Однако надежда, что слушатели разберутся в неявном содержании речи, оправдывается не всегда. Собеседники часто говорят каждый о своем, плохо, а то и совсем не понимая друг друга (и даже не отдавая себе отчета в этом обоюдном непонимании).

Настоящим бедствием современной молодежной (и не только молодежной) речи является мат. Матерные ругательства представляют собою одну из форм инвективы – так называют филологи оскорбительные и непристойные обороты речи. Первоначальная и основная цель, ради которой люди стали обращаться к ним, была связана с желанием выразить свои негативные чувства и нанести адресату моральный ущерб, душевную рану. По-видимому, демонстрация или называние тайных, скрываемых частей тела и действий было оскорблением личности и производило шокирующее впечатление потому, что нарушало культурные запреты. Вместе с тем инвектива выступала как самый легкий и доступный способ освободиться от давления культурных норм, снять напряжение, вызванное трудностями их соблюдения, и получить временную психическую разрядку [8] М. М. Бахтин показал, что необходимость постоянного следования нормативам культуры закономерно порождает потребность в хотя бы кратковременном нарушении их, выходе из рамок добропорядочного, размеренного повседневного «культурного поведения»; эта потребность реализуется в «карнавале» – символическом бунте против культуры. «Карнавальная жизнь» – хаос, разгул, потеха, оргия – санкционированное нормами культуры время забвения этих норм. Даваемая инвективой разрядка есть своего рода «карнавальное действие», совершаемое вне официально разрешенного времени карнавала. .