Мария Козьякова - История. Культура. Повседневность

На новом этапе культуре повседневности возвращается ее незаслуженно забытое прошлое, в том числе гармония античной рациональности, теодицея средневековой утилитарности, всеобъемлющий ренессансный антропологизм. Для истории культуры, расширяющей сферу исследования, включающей в свой арсенал инновационные стратегии, открываются новые возможности в плане восстановления и сохранения культурного кода, заложенного предшествующим историческим развитием. Особое место занимают исследования историков и культурологов школы «Анналов» («Новая историческая наука») – одной из самых влиятельных в области исторической науки и теории культуры, воплощающей в себе культурно-антропологический подход в изучении исторического материала. Она дала толчок формированию таких направлений и дисциплин, как историческая демография (история семьи и брака, сексуального поведения), история питания, отношение к смерти (танатология).

Повседневность, превратившись в один из ключевых объектов современного гуманитарного знания, в различных научных школах, тем не менее, трактуется неоднозначно. «Неуловимая» и «ускользающая», она играет в основном регулятивную роль в отборе материала. Данная категория функционирует как «рамочный синдром», позволяя включить в себя неспециализированную деятельность, обыденное сознание и бытовую материально-вещественную среду. Ее смыслообразующее ядро составляет семантика тривиальности, некоего регулярно повторяющегося действия, бытовой вещественной формы, становящихся в силу этого привычными, заурядными, обыденными. Повседневность – нерефлектируемая очевидность, мир «естественной установки», «стихийности бытия» с ее бесконечной вариабельностью мелочей, неуловимых и ускользающих от внимания исследователей. И в то же время она – «продукт социального конструирования». Здесь действуют логики практики, логики коммуникационной, аффективной и символической интеграции (Н. Козлова).

В таком аспекте повседневность целиком и полностью может быть отнесена к культурологическому дискурсу и определена как содержание совместной жизни и деятельности людей, за исключением специализированной деятельности, художественных и раритетных предметных форм, а также исторически сложившихся форм общественного сознания. Эта жизнедеятельность понимается не в биологическом, а в социальном и культурологическом смысле, когда люди «вообще функционируют» (Ж. Ле Гофф), т. е. как технология жизнедеятельности. Именно она делает человека человеком, формируя и оттачивая его человеческие качества.

Трактуемая подобным образом, повседневность уподобляется «жизненной стихии», наглядно проявляя свою асобытийность: мелкие факты, едва заметные во времени и в пространстве, повторяясь, обретают всеобщий характер, распространяются «на всех уровнях общества, характеризуя его образ существования и образ действия, бесконечно его увековечивая» (Ф. Бродель). Эта «бесконечность» делает повседневность в известной степени не – или точнее – внеисторичной. С точки зрения «жизненного мира» повседневности культура предстает не как событие, а как процесс. Событие, являющееся краеугольным камнем традиционной историографии, исчезает, растворяясь в энтропии повседневного. Более всего здесь подойдет обоснованная Ф. Броделем и используемая школой «Анналов» категория длительного исторического времени – Longue duree. Используя образные сравнения, можно представить повседневность в виде вещества истории, ткани исторического платья. Она расплывчата и неопределенна, и традиционная событийная история только «держит» эту субстанцию своими временными рамками, почти не влияя на нее.

Вопрос о собственных организующих (структурирующих) началах повседневности крайне сложен из-за ее полиморфизма и стихийности. Важнейшее из них – социальная структура, определяющая социальную иерархию, ранжирующая «верхи» и «низы» тех или иных сообществ. Для «низовой» массовой культуры, представляющей глубинный уровень повседневности, характерны стабильность и консерватизм, устойчивость к переменам, она в значительной степени питается патриархальными традициями – «почти неподвижная история». Так называемая культура «элиты» более лабильна, подвержена воздействию инноваций, иногда сознательно берущихся на вооружение господствующими группами (сословиями, классами).

Господствующие слои устанавливают и поддерживают политические и социальные структуры, нормы и правила социального взаимодействия, обеспечивающие определенные интересы. «Верхи» общества определяют ценностные ориентиры, создают иерархические порядки, диктуют идеологему. Символически осваивая окружающий мир, они «перерабатывают» повседневность в стиль, формируют этический, эстетический, религиозный, интеллектуальный идеал эпохи. Стиль (стилизация, стилевая эволюция) также структурирует повседневность, задавая алгоритм ее развития. Являясь некой культурной целостностью, он влияет как на материально-предметный мир, так и на поведенческую сферу, проявляясь в речи, поведении, манерах и др. Это, говоря словами Й. Хейзинги, «всеобщее моделирование жизни, духа и внешнего облика». Утонченное искусство жить, преобразуя формы жизненного уклада в художественные, предъявляя высокие требования к индивидуальному стилю жизни – занятие элитарное, на котором «лежит отпечаток аристократичности».

История культуры имеет традиционную периодизацию, позволяя выделить греческую и римскую античность, Средние века, Возрождение и Новое время. Каждая эпоха создает особый тип повседневного быта, обладающего специфическими чертами, стереотипами сознания и поведения, имеющего определенные материально-вещественные структуры. И потому в книге рассматриваются некие доминанты, определяющие ментальность и образ жизни человека данной эпохи (агональность греческого мира, патриархальность римской античности, милитаризм и теоцентризм Средневековья и др.). Тематика повседневности предваряется кратким историческим обзором, в котором освещается внешняя и внутренняя политика, культура ведущих стран (регионов), представлен материал, отражающий историческую специфику данного периода, в том числе персоналии.

Античный гражданин и раб, средневековый рыцарь и священник, дворянин и буржуа Нового времени – в книге широко используется типологический принцип, при котором выделяются обобщенные поведенческие модели (паттерны). Важная часть повседневного – «женский мир»: положение женщины в обществе, матримониальное поведение в различных социальных группах, нормы сексуальной морали, отношение к детям. Детство рассматривается как период подготовки к самостоятельной (взрослой) жизни, вхождения человека в общество. «Вечные» темы культуры – любовь и смерть – менее всего поддаются регламентированию и унификации: здесь биологическая природа человека проявляется эмпирически наглядно. Эти узловые моменты создают вокруг себя культурное пространство – особые этические и эстетические нормы, ритуалы, обычаи, символы. Так, смерть стала одним из универсальных языков культуры (Ю. Лотман), «экраном», на который проецируются все жизненные ценности (А. Гуревич), что демонстрирует, например, феномен макабра. Подобным образом каждый исторический период порождает свой ряд культурных феноменов, связанных с эросом – античный гетеризм и средневековый культ Прекрасной дамы, ренессанскую куртуазность и галантность Нового времени.