Андрей Пелипенко - Избранные работы по теории культуры

Дальнейший ход системного развития культуры демонстрирует богатую типологию актов самоограничения, которые по ходу эволюции систем становятся всё более сложными и утончёнными, ибо сам фронт развития – в силу своего уплотнения – охватывает всё более «тонкие материи». Так, приход логоцентрического мышления на смену тотальности мифа с его почти безграничной полисемантичностью и плюрализмом был следствием сужения коридора потенциального смыслообразования-самоограничения в точке межсистемного перехода. Последовательность итерационных самоограничений можно поставить в ряд сквозных векторов, пронизывающих макроэволюционный процесс. И если когда-то прото-интеллект осуществлял ограничение природного начала, то теперь пришло время обуздать и сам интеллект, ибо поздняя логоцентрическая дискурсивность определённо означает скатывание в дурную бесконечность инерционного доразвития. К этой теме ещё будет повод вернуться. Разговор же о том, какая сила заставляет системы себя ограничивать, уведет нас в область метафизических спекуляций, которых мне хотелось бы избежать. Пока достаточно признать этот принцип как очевидную данность.

С эпигенетической «вложенностью» эволюционирующих систем связан принцип структурно-процессуальной диффузии. Обусловлен он вышеописанным эффектом полемики и смешения материала материнской и новообразуемой системы: новые формы не только несут в себе подспудный эпигенетический базис, но и всегда являются прямыми паллиациями с исходной средой. Причём средой не только внешней, но и, главным образом, внутренней, т. е. теми структурами, связями и интенциями, которые любую новую форму непреложно привязывают к её исходным онтологическим основаниям. Иными словами, инновационный импульс всегда оказывается приторможенным и разбавленным инерцией: так имманентность материала сдерживает интенциальную динамику. И, как говорилось выше, инновационные формы воплощают устремления ГЭВ лишь в рамках, установленных трансформативным потенциалом структур материнской системы, а последний всегда лимитирован. И поскольку здесь речь идёт не об изменениях в пределах прежнего структурного паттерна, но о качественных конфигуративных преобразованиях, уместно говорить о том, что этот лимит определяется возможной глубиной структурной деконструкции, в ходе которой формы материнской системы превращаются в материал для строительства более сложных системных структур.

Этот фактор часто не учитывается прогрессистским сознанием. Инновационность представляется в чистом виде, не обременённой «балластом» прошлого, что вызывает многочисленные аберрации и искажения реальной картины. Более того, в рефлектирующем сознании рождается миф (ложная априорная императивная установка) о дихотомии активного преобразующего духа и инертной, косной неподатливой материи, о совершенстве идеи и «неготовности» воплощающего её материала, совершенстве сущности и порочности исполнения, чистоте идеи и извращённости её реализации и т. п. На первый взгляд, здесь просматривается лишь сниженный до бытовой мифологии логоцентрический дуализм Должного и Сущего, давно, казалось бы, изгнанный из высоких интеллектуальных сфер. На самом же деле корни этого мифа глубже. Тоска по полному, незамутнённо чистому воплощению идеи (психической интенции) есть проявление трансцендентной природы ГЭВ (см. выше), эхом резонирующее в преобразованной культурогенезом человеческой психике. Стремление преобразовать «неправильно ведущий себя» материала в соответствии с трансцендентной ему идеей старше и глубже логоцентрического дуализма духа и материи. Стремление это, сознанию изначально и органически присущее развитых, осознанных и самоадекватных форм достигло лишь в эпоху Дуалистической революции (I тыс. до н. э.) [192], и на то были свои причины.

Остаётся добавить, что человек, прельщенный соблазном «довести» до полного совпадения с идеей и наличное её воплощение в материале, попадает в ловушку: диффузно-динамическая, извечно паллиативная природа вещей от его понимания ускользает.

В понимании процессуального аспекта эволюционного новообразования значительную роль играет уже упомянутый выше принцип комбинаторики. Здесь следует отметить два аспекта. Первый– это развитием разнообразия форм и качества из изначально минимального набора первоэлементов посредством их комбинирования. Так, известно, что всё разнообразие форм и связей во Вселенной развилось на основе комбинаторики нескольких первоначал – суперструн. То же самое происходит и на всех локальных уровнях.

Второй аспект состоит в том, что, в ходе структурообразования реализуется трёхтактный алгоритм: частичная или полная деструкция наличных структур – рекомбинация входящих в неё элементов – стабилизация в качестве новой структуры. Рекомбинация «освобождённых» деструкцией элементов оказывается ключевым тактом, ибо служит проводником новых интенций, заставляющих элементы, с которыми она оперирует, повернуться друг к другу иными своими аспектами, вступая в новые структурные отношения и раскрывая в себе всякий раз новые грани своей онтологии.

Стабилизация, «кристаллизация» любого рода структуры/системы – это всегда ограничение разнообразия внутренних комбинаций из её элементов. Соответственно, конституция для всякой структуры/системы обнаруживается в правилах внутреннего комбинирования. В культуре эти правила, принимая вид разнообразных прямых и косвенных табуаций, «правил игры», ограничений и т. п., постепенно выходят из подсознания и попадают в поле рефлексии. Строя соответствующие смысловые конструкции, всякая культурная система (или подсистема) самоопределяется в своём конфигуративном качестве, ибо вопрос об идентичности – это всегда вопрос о границах и правилах самоизменения.

Путь любой автономизирующейся структуры простирается от предельно широких возможностей полуспонтанного комбинирования с максимально широким полем потенциальных самоизменений до «окостенелого» состояния, когда всякого рода самоизменения укладываются в узкую палитру незначительных флуктуаций. Ранним состояниям структуры присуща открытость внешнему контексту, который и устанавливает пределы разнообразию комбинаций. И эти границы фактором творческой продуктивности (без кавычек это выражение применимо, разумеется, лишь к поздним культурным системам) выступают не в меньшей степени, чем сам процесс комбинирования. Для поздних же стадий характерна всеподавляющая инертность, когда структура «наслаждается» иллюзией своей окончательности. «Золотая середина» – фаза, неизменно образуемая равновесием нисходящих и восходящих тенденций, – счастливый, но, как правило, краткосрочный период, когда контрапункт внутренней гибкости и устойчивости проявляет себя в наиболее мягких формах.