Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Отвели мне в телятинском флигеле небольшую, продолговатую комнатку с бревенчатыми стенами, с некрашеными полом и потолком и с одним окном, выходившим на занесенный снегом огород и на дорогу в Ясную Поляну. Это было идеальное «толстовское» жилище, о каком я только мог мечтать.

В первый же вечер по прибытии в Телятинки я отправился ко Льву Николаевичу в Ясную Поляну, чтобы сообщить ему о своем приезде, передать письмо Черткова и получить какую-нибудь работу. Егор Кузевич отвозил меня туда и обратно на санках. Так повторялось несколько раз. После мне совестно показалось, что я беспокою Егора и заставляю его дожидаться в «людской», пока я сижу в «господском доме», и я решил ездить один. Но… я не умел править лошадью. Надо было учиться. Егор показал мне, как надо тянуть правую вожжу, если хочешь, чтобы лошадь повернула направо, и левую, если хочешь, чтобы она шла влево. Усадил он меня одного в санки, дал вожжи в руки, и я – Господи, благослови! – тронулся. Когда я, с грехом пополам, выбрался за пределы телятинской усадьбы и Толстый (вполне отвечавший по комплекции своему прозвищу) весело побежал вперед по укатанной зимней дорожке, я, как дитя, начал подпрыгивать на сиденье от восторга, что в первый раз в своей жизни один еду на санях и сам правлю лошадью!..

Потом я начал учиться колоть дрова и качать и носить на кухню воду из колодца.

Очень радостны были эти первые уроки труда.

Да, я предвидел, предчувствовал, еще и не бывши в Телятинках, – и не только позднейшие впечатления, но уже и первые дни пребывания там оправдали мои предчувствия, – что я вступаю в какой-то новый, еще неведомый мне мир.

В аристократической Ясной Поляне меня встретили не менее радушно, чем в демократических Телятинках. Я не говорю уже о самом Льве Николаевиче. Но и Софья Андреевна отнеслась ко мне с прежней любезностью и, по-видимому, с полным доверием: хоть я и приехал «от Черткова», а эта марка была подозрительная, но все же я был «московский студент», и за это многое можно было простить. И только одна Александра Львовна держалась суховато: явился «соперник». Здороваясь и прощаясь, она вежливо пожимала мне руку, но при этом – губы сжаты, глаза суровы. Мне ужасно хотелось проломить ледок и в ее сердце! Ведь я не привез никаких «завоевательных» тенденций, и ей ничто решительно не могло грозить с моей стороны.

Работа, которую поручил мне Лев Николаевич, касалась как раз составлявшегося им в то время сборника мыслей «На каждый день», – иначе говоря, относилась к области, в которой Александра Львовна действительно была некомпетентна. Ни по возрасту, ни по развитию, ни по степени проникновения в духовный мир Льва Николаевича она и на самом деле не справлялась с теми заданиями, какие Лев Николаевич ставил своим «помощникам» (так он называл меня и Гусева). «На каждый день» было вариантом «Круга чтения», который, в свою очередь, родился из очень расширенных по объему «Мыслей мудрых людей на каждый день». Этот последний (а по времени возникновения первый) сборник составлен был Л. Н. Толстым как бы «случайно», во время болезни. Испытав на себе плодотворность ежедневного обращения к кладезю мировой мудрости и веря, что общее содержание этой мудрости – едино и соответствует его собственным взглядам, Толстой увлекся идеей сборников. «Круг чтения» – уже очень обширная, двухтомная книга, снабженная, в дополнение к отдельным, коротким мыслям, также более обширными «недельными чтениями», среди которых оказались и такие чудесные вещи, как рассказы самого Льва Николаевича «За что?» и «Корней Васильев». «Круг чтения» был несколько раз издан двумя или тремя издательствами и еще при жизни Толстого достиг значительной популярности в России.

Теперь перед Л. Н. Толстым стояла новая задача. Видимо, охватывая более строгой, старческой мыслью более полно и последовательно свое миросозерцание, он захотел и любимому своему сборнику мыслей, который читал ежедневно, придать вид большей последовательности и систематичности. Оригинальная идея родилась в его голове. В «Круге чтения» мысли мировых мудрецов и самого Толстого распределены по месяцам и дням, – иначе говоря, на каждый день года читатель имеет несколько мыслей, посвященных тому или иному вопросу веры, жизни и нравственности. Но сами вопросы точно не определены, и порядок их – произвольный. Толстой решил, что в новом сборнике, именно в сборнике «На каждый день», все вопросы, или все, так сказать, темы будут следовать в определенном, логическом порядке одна за другой. Но сколько же их будет? 365? По числу дней в году? Нет. Только 31, по числу дней в месяце. С тем, что каждый месяц эта последовательность тем будет повторяться. Иначе говоря, при таком порядке должно было получиться (и действительно получилось) так, что, скажем, 1-е число каждого из 12 месяцев посвящено одному вопросу, одной теме, 2-е число – другому вопросу, другой теме и т. д. Значит, каждый месяц читатель прочитывал бы мысли новые, но по плану старому, одинаковому. Получалось своеобразное круговращение, долженствовавшее, по-видимому, – по мысли Толстого, – закрепить в голове читателя присущий автору строй мыслей, свойственное ему мировоззрение, его духовно-нравственную схему.

К январю месяцу 1910 года, когда я приехал в Ясную Поляну, четыре месячных выпуска «На каждый день» (январь, февраль и затем, в нарушение очереди, август и сентябрь) были уже готовы и сданы для печати московскому издателю И. Д. Сытину, которому В. Г. Чертков, отчасти вопреки воле Льва Николаевича, поручил это издание. (Лев Николаевич предпочитал передать его «толстовскому» книгоиздательству «Посредник».) Теперь Лев Николаевич работал над остальными книжками. И вот тут-то я ему должен был помочь и помогал: выбирал из разных источников мысли по отдельным вопросам, сравнивал тексты разных вариантов книги, правил корректуры и т. д. Работа, однако, осложнялась. Толстому пришло в голову, что необходимо переработать все тексты «На каждый день» так, чтобы сделать эту книгу совершенно доступной народу, его низшим, необразованным кругам. Прежняя версия, как он говорил мне, «более подходит для вашей братии, для интеллигентов». Ее, в конце концов, можно сохранить, но надо, кроме того, во что бы то ни стало, создать и другую версию, упрощенную, народную.

И Лев Николаевич стал работать над этой «народной» версией, продвигая в то же время вперед и первоначальную версию, «интеллигентскую». Но в то время как над народной версией «На каждый день» он, по его словам, работал с любовью, та, другая, не народная, ему «надоела».

Поскольку, кроме прежней, надо было создавать новую, народную версию «На каждый день», работы прибавилось. Лев Николаевич выбирал из прежней версии только некоторые, более подходящие мысли для версии народной, упрощал текст мыслей и т. д. Мне он поручал и подбор мыслей, и редакцию их текста (на это, впрочем, я никогда не отваживался), и определение порядка мыслей.