Джудит Фландерс - Сотворение дома

Но если допустить, что обычные люди, многомиллионные массы могли принимать участие в историческом процессе, то следует рассмотреть явление урбанизации, протестантизм и потребление как результат действий, направленных на достижение отдельных частных потребностей. В этом случае появляется возможность взглянуть на современный мир не как на могучий разряд, в котором все факторы сплавились воедино и явились в неком новом качестве, а как простой и естественный ход серии небольших, частных действий, направленных представителями среднего класса на достижение конкретных целей.

Реставрация правления Карла II в 1660 году в тот период положила конец политической революции для населения Англии и Шотландии. Подобные мятежи и восстания на протяжении предыдущих пятидесяти лет сеяли возмущение на территории большей части Европы, но и там похожие движения подошли к своему завершению ближе к 1660–1670-м годам. Демократический импульс на территории Европы оказался очень мощным, но своего пика он достиг в Англии, и совсем нет уверенности в том, что он окончательно угас. Историк Кристофер Хилл полагает, что тот демократический всплеск, который закончился Реставрацией, получил свое отражение, переадресовку и развитие довольно неожиданно, но несомненно триумфально в произведениях художественной литературы.

Начиная с «Робинзона Крузо» и далее роман становится формой искусства, которая пристально следит за тем, чем и как живут обычные мужчины и женщины, которые имеют в этой жизни право на собственные интересы. Героями романов являются не лорды и леди, не некие символы и добродетели, а средний класс, желающий узнавать в книгах себя, находить в них «тождественность».

Возможно, кому-то литературный процесс напомнит процесс развития семьи и идеи домашнего очага, которые также выделились, затем воплотились подобно демократической революции. «Домашняя» революция развивалась достаточно медленно, она не явилась миру сразу в окончательном виде. Зато роман о Робинзоне Крузо вышел в свет одним прекрасным весенним днем 1719 года, и, если так можно сказать, посредством этого романа многие мужчины и женщины получили «свою идентификацию», то есть возможность определить свое место в обществе. Помимо того, сведения об их образе жизни сохранились благодаря роману, пройдя сквозь века. О медленном, неоднозначном, но решительно продвигающемся поступательном движении пойдет речь в моей книге.

Летом 1978 года вертолет с группой геологов на борту кружил над тайгой в области монгольской границы в поисках места для посадки. Там, в 250 километрах от ближайшей деревни, казалось бы, в совершенно необитаемой местности, пилот заметил огород. Ученые решили, что с этим стоит разобраться, и приземлились. Преодолев 5 километров по узкой извилистой тропе, они наткнулись на ангары, возвышавшиеся на сваях, доверху набитые мешками с картошкой и березовой корой. Продолжив поиски, ученые обнаружили двор, «весь закиданный всяким таежным хламом – корой, палками и досками». В центре двора стояло нечто, похожее на хижину: почерневшую от непогоды, с единственным окном, размером с «карман на рюкзаке», обветшавшую – в общем, нечто, «скорее напоминающее нору» или «низкую, закоптелую, деревянную собачью конуру». Единственная комната в этой хижине была не больше семи шагов в длину и пяти в ширину. А единственный предмет мебели в комнате – стол из бревен. Земляной пол был покрыт для теплоизоляции втоптанной картофельной кожурой и дробленой ореховой скорлупой, но в комнате все равно было «холодно, как в погребе». Помещение обогревалось маленьким очагом и освещалось единственной свечой.

Эта «конура» принадлежала семье Лыковых, состоявшей из пяти человек. Лыковы относились к староверам – российскому ортодоксальному религиозному течению XVII века. После революции 1917 года вследствие гонений многим староверам пришлось переселиться за границу (их сообщества существуют сейчас даже в Боливии или, например, в штатах Орегон и Аляска). И тем не менее самое большое их поселение находится в Сибири. В 30-х годах XX века во времена сталинского террора был убит брат Лыкова, а ему с женой и двумя маленькими детьми пришлось прятаться в тайге. Позднее у них родились еще двое детей, и к 1978 году, когда геологи наткнулись на их жилище, выжившие члены этой семьи (сам Лыков умер от голода в один из очень трудных годов) существовали в изоляции уже почти полвека.

Впятером в одном помещении, без санузла, в «убогой, заплесневелой, невероятно грязной комнате», освещаемой и обогреваемой огнем: геологи упустили в своем описании одну деталь – все эти невообразимо суровые условия в точности повторяли типичные жилищные условия их собственных предков. И наших тоже. Мир, в котором жизнь каждого была на виду, где не только не мечтали об уединении, но и вовсе не знали о том, что это такое. На протяжении большей части человеческой истории дом не был пространством частной жизни. В нем не было даже отгороженных помещений, которые могли бы предназначаться отдельным обитателям, или таких комнат, которые использовались бы для приватных целей.

У англосаксов не существовало слова для обозначения дома, но слово heorp (домашний очаг) использовалось как полноценное замещение, обозначавшее все здание в целом. (Слово heorp само по себе исконно, оно имеет англосакский корень, означающий «земля».) Юридически значение понятия «домашний очаг» порою применялось для того, чтобы обозначить его хозяев: astriers – жильцы с юридическим правом наследования – слово astre произошло от норманнского âtre, или очаг. Таким образом, право наследования относилось даже не столько к людям или к дому, сколько к очагу, камину. В домах дворян и зажиточных людей Средневековья самым главным помещением считался зал – место, где проходили все общественные, семейные, официальные и деловые мероприятия. Центром этого зала всегда был открытый очаг – физическое и моральное ядро, фокусная точка комнаты. (Не случайно латинское слово focus означает «очаг».)

Зажиточное крестьянство того времени жило в длинных домах, совмещенных с коровниками. Длина дома составляла от 10 до 20 метров, а ширина – до 6 метров [5] Коровник предназначался для размещения скота. В XIX веке любовь ко всему архаичному и этимологическая путаница между староанглийским словом, обозначавшим «коровник», и старонорвежским словом, обозначавшим «фермерский дом», привели к тому, что фермерские дома стали называть коровниками. .

Более бедные люди имели небольшие дома без отведенных для скота помещений. Оба типа жилья предполагали наличие открытого очага в главной комнате и, возможно, примыкающую к ней вторую комнату. В коровниках, кроме выгородки для скота, располагались дополнительные комнаты для сна или кладовые.