Рудольф Пихоя - Записки археографа

Однако противники ставленника Изяслава – Климента Смолятича владели не хуже черниговского епископа умением маскировать свою политику цитатами канонического кодекса. Новгородский епископ Нифонт и смоленский епископ Мануил протестовали: «Не есть того в законе, яко ставити епископом митрополита; но ставить патриарх митрополита» [152]. Возражения Нифонта и Мануила соответствуют толкованиям византийских канонистов на 1-е правило Св. апостолов, согласно которым в первом правиле речь идёт не об избрании в собственном смысле слова (ή ψήφος), а только о церковно-литургическом посвящении (ή χειροτονία) – хиротонии. В противовес первому правилу Св. апостолов, они ссылались на 4-е правило 1-го Вселенского собора, согласно которому митрополит утверждает результаты выборов епископа.

Это правило, позволявшее контролировать избрание на высшие церковные должности, имело важные политические следствия: неслучайно в комментариях знаменитых византийских канонистов право избрания епископами митрополита фактически сводится на нет за счёт подчёркивания решающей роли патриарха [153].

Необычные обстоятельства провозглашения митрополита, противоречившие обычаям, политические споры вокруг прав самого великого князя Изяслава Мстиславича создали сложную обстановку для деятельности нового главы русской церкви. «Мнози же убо о сем негодоваху, и от епископов, и от прочих священных, и от иночествующих, паче же на князя Изяслава Мстиславича негодоваху» [154]. Смысл споров, развернувшихся вокруг прав «самопоставленного» русского митрополита, далеко не сводится к столкновению между русскими епископами и епископами-греками. Сторонники этой точки зрения вынуждены прибегать к натяжкам. А именно: предавать забвению факт того, что главный противник Климента Смолятича – новгородский епископ Нифонт – был пострижеником Киево-Печерского монастыря, что противоречит версии о его греческом происхождении [155]. Среди епископов, современников событий конца 40-х годов XII в., мы находим владимирского епископа Феодора, скорее всего, грека [156], не поддержавшего, тем не менее, Нифонта и Мануила. Споры вокруг прав митрополита Климента Смолятича велись на чисто политической основе, и каноническое право использовалось как форма, к которой прибегали обе стороны для оправдания своей позиции.

В обстановке ожесточённой политической борьбы митрополит использует большой арсенал средств для борьбы со своими противниками. Он «научал» князя Изяслава против своего главного врага – новгородского епископа Нифонта. Новгородский владыка, вызванный в Киев Изяславом и Климентом, был заточён в 1149 г. в Печерский монастырь, откуда был освобождён лишь после захвата Юрием Долгоруким Киева. «Бегал пред Климом» другой противник митрополита – смоленский епископ Мануил. Наряду с этим, Климент в борьбе со своими многочисленными противниками прибегает к оружию литературной полемики. Сохранилось любопытное свидетельство этому – ответное послание митрополита одному из своих противников – пресвитеру (священнику) Фоме [157]. Значение послания далеко выходит за рамки частной переписки. Климент пишет, что письмо Фомы он с радостью прочёл перед многими «послухы и пред кнзем Изѧславом тобою преславное ко мнэ писанjе». В свою очередь, и своё письмо Климент адресует не только (и не столько) князю: «Аще и писах, но не к тебэ но кнзю» [158](скорее всего, смоленскому князю Ростиславу Мстиславовичу).

В этой переписке-полемике неожиданно большое место уделяется некоему Григорию, на которого ссылаются и Фома, и Климент. Григорий предстаёт в послании как лицо очень авторитетное, иначе трудно было бы объяснить частые упоминания о нём в переписке между двумя княжескими дворами. Митрополит вынужден считаться с его мнением, хотя тот и был «учителем» Фомы, противника Климента Смолятича, и поддерживал своего ученика. Климент был знаком с Григорием: «U Григорѧ бесэдовах есмь w спсенiе дшевнэмь, а егда коли порекох, ли uкорих Григорѧ, но еще исповэдаю, яко не токмо праведенъ, но и прпdбнъ» [159].

Однако, расточая похвалы Григорию, Климент не отходит от главного, полемического направления своего послания. Он критикует Григория за то, что Фома, ученик Григория, недостаточно подготовлен для того, чтобы быть духовником (выскажем предположение – княжеским): «Но обаче того, аще не uчиль тѧ, то не вэдэ, ткуду хочеши поручившаѧ тебе дша руководити. Григорю бо и тебэ того не вэдати» [160].

Отказываясь от обвинений в тщеславии, которые адресовал митрополиту Фома, Климент сам обвиняет своих противников в стяжании: «Но чюдо рекши ми – славишис, да скажю ти сущих славы хотящи, иже прилагают дом к дому, и села к селом, изгои же и сѧбры, и бърти, и пожни, лѧда же и старины. T них же окаанный Климь зелw свободен, нъ за домы, и села, и борти, и пожни, сѧбрь же и изгои, землю д лакти, идеже гроб копати» [161].

Кто же был этот Григорий? Среди участников бурных событий середины XII в. епископ с именем Григорий отсутствует. То обстоятельство, что Григорий обвиняется в стяжательстве, не позволяет видеть в нём просто монаха, хотя бы и пользовавшегося большим авторитетом. Вернее всего видеть в нём игумена одного из монастырей. В летописании упоминается игумен Андреевского (Янчина) монастыря, основанного дочерью великого князя Всеволода Ярославича Анной (Янкой), – Григорий [162]. Впервые мы находим его среди игуменов киевских монастырей в 1115 г. в связи с новым этапом канонизации Бориса и Глеба. Значительно более подробные сведения о нём содержатся в летописи в связи с усобицей, вспыхнувшей в 1127 году в Черниговской земле, но захватившей и Киевское княжество. Андреевский игумен Григорий, «любим бо бе преже Володимером (Мономахом. – Р.П.) , чтен же ото Мъстислава и ото сих людей», активно выступил против участия великого князя в усобице. Он собрал собор духовенства (летопись замечает: «митрополита же в то время не бяше») и снял с князя Мстислава Владимировича ответственность за нарушение им клятвы помогать одному из участников усобицы, «рекоша… на ны будеть тот грех». Мстислав уступил.

Есть серьёзные основания отождествлять Григория, упоминавшегося в послании Климента Смолятича, с игуменом Андреевского монастыря. И тот, и другой чрезвычайно авторитетны в среде духовенства; обвинения в стяжании, предъявленные митрополитом Григорию, очень подходят для игумена княжеского монастыря. Григорий, ставший игуменом родового монастыря Всеволодовичей при Владимире Мономахе, был, безусловно, авторитетной личностью для всех многочисленных потомков Владимира Мономаха, нередко враждовавших между собой. Обращение к нему как к третейскому судье в споре между князьями Мономаховичами выглядит вполне естественным. Собственные же политические симпатии игумена ясно видны из переписки между пресвитером Фомой и Климентом Смолятичем, где Григорий критикует ставленника Изяслава – Климента Смолятича.