Михаил Владимирский-Буданов - Обзор истории русского права

в) Обычное право выражается прежде всего в юридических действиях (фактах): однообразное повторение одних и тех же действий есть вернейший указатель для распознавания обычного права, но требующий значительной осторожности, особенно по отношению к праву государственному: летописи и другие однородные источники сообщают с одинаковой объективностью как факты, вытекающие из права, так и нарушающие его; отсюда научные споры о правах старших городов относительно младших и т. д.; но та же самая объективность русских летописей (спокойствие и беспристрастие) облегчает возможность правильных выводов из фактов начал правомерных. – Важнейшей формой выражения обычного права служат акты юридических сделок и судебные акты , служащие преимущественно для распознавания права гражданского и уголовного. В них действующие лица стараются совершить действие согласно с правом, но не всегда достигают этой цели. От первого периода нашей истории дошло весьма немного сделок (жалованная грамота князя Мстислава 1130 г.; купчая Антония Римлянина 1147 г., вкладная грамота Варлаама 1192 г., рядная Тешаты 1226–1299 гг., духовная князя Владимира Волынского 1287 г. и духовная Климента XIII в. Сюда, впрочем, могут быть отнесены некоторые древнейшие акты новгородские и псковские XIV в. по своему содержанию). – Обычное право выражается также в символах (условных фактах, созданных именно для выражения правомерности явления): «посаженье князя на столе» означает законность приобретения власти. – Наконец, оно может быть выражено в словесных формулах— именно юридических пословицах, из которых некоторые послужили после формой закона, и многие уцелели до наших дней со времен древнейших; например, «Молодой на битву, а старый – на думу», «Молодой князь, молода и дума», «На одном вече, да не одни речи» (требование единогласия), «Холоп – не смерд, а мужик – не зверь», «Муж крепок по жене, а жена крепка по мужу» (см. Рус. Пр. Кар. 120), «Братчина судит, как судья» (см. Пск. Судн. гр., ст. 113), «Легко воровать, как семеро норовят» – намек на седмеричное число послухов (см. Рус. Пр. Кар. 15), «Железа и змея боится» – намек на ордалии, «В поле – две воли, кому Бог поможет» – о судебном поединке, «Вор ворует – мир горюет», «Кинешма, да Решма кутят да мутят, а Сойдогда убытки платит» – о круговой поруке при уплате вир и продаж. «Чей хлеб кушаешь, того и слушаешь» – ограничение правоспособности договором личного найма. «На чью долю потянет поле, то скажет Юрьев день». Многие и другие пословицы, не отмеченные такой ясной печатью древности, могут быть отнесены к первым временам истории; например: «В отперты двери лезут звери» (см.: Рус. Пр. Кар., ст. 38 и 39). Юридические нормы выражаются в них не всегда в положительной, но часто в отрицательной форме (например, «Мир не судья, были бы сватовья»). Лучший сборник русских пословиц (в том числе юридических) сделан В. И. Далем.

г) Свойства обычного права. Согласно с происхождением обычного права, оно, во-первых, обладает двойной обязательностью – внутренней и внешней , т. е. право измеряется не одной личной совестью и сознанием права. Во-вторых, для сообщения ему внешней обязательной силы, ему придается религиозное значение , т. е. происхождение обязательных норм возводится к самому божеству: русские клялись исполнять договор, постановленный Олегом, «яко Божие здание по закону и по покону языка нашего». В– третьих, обычное право считалось прирожденным известному племени или национальности (. Русская Правда); отсюда каждый в стране чужой стремился сохранить за собой свои отечественные права. В-четвертых, как право, сохраняемое традицией, передачей, оно в высшей степени консервативно : ибо изменение его грозило разрушением самого права; отсюда – поступать по старине равносильно «поступать по праву». «Что старее, то правее», – говорит пословица. Но, в-пятых, как право, не выраженное в твердой (письменной) форме, оно способно разнообразиться вместе с жизнью: уже древние племена славянские «кождо свой нрав имеяху». В русских землях, при перевесе у них территориального начала над племенным, возможность разнообразия усиливается: «Что город, то норов; что деревня, то обычай» (пословица). Этим, между прочим, объясняется переход от обычного права к закону , совершившийся под влиянием и при пособии рецепции чужого права.

Спокойная племенная (патриархальная) жизнь славян могла долго обходиться тем неизменным запасом юридических норм, которые выработаны обычаями с незапамятных времен. Но с X в. восточные славяне вовлечены были авантюристическими дружинами варягов в столкновение с отдаленными странами – Византией и западноевропейским миром. Это возмутило прежний спокойный уровень обычного права двояким образом: усилило разнообразие в понимании юридических норм и принудило согласить свои отечественные нормы с чужеземными. Отсюда возникли первые приемы законодательства: договоры с иноземцами и рецепция чужих законов.

а) Договоры с греками и с немцами

Весь X в. есть век периодических движений целых масс восточных славян на Византию. С греками было заключено тогда 4 договора: в 907 г. Олегом, в 911 г. им же, в 945 г. Игорем, в 972 г. Святославом.

Первый договор. В 907 г. Олег пошел на греков, собравши множество варяг, славян (ильменских), чуди, кривичей, мери, полян, северян, древлян, радимичей, хорватов, дулебов и тиверцев. Стеснивши самый Константинополь, он заставил греков заплатить единовременный выкуп по числу воинов его и затем, несколько отступив от города, заключил мир с царями Львом и Александром через посредство пяти своих послов. Главные пункты договора заключались: 1) в обязательстве греков платить дань русским на каждый из старших городов, в которых сидели князья – подручники Олега (Киев, Чернигов, Переяслав, Полоцк, Ростов, Любеч и др.); 2) в обязательстве греков давать корм тем русским, которые приходят в Византию, а гостям-русским месячное содержание. Греки со своей стороны прибавили условие, чтобы русские, приходящие в Византию, жили в одном предместье Св. Мамы и чтобы входили в город только одними воротами в сопровождении императорского чиновника. Этот договор сохранился в нашей летописи не в целом виде, а в летописном пересказе, с буквальными, однако, выдержками из документа; отсюда составилось предположение, что это – не отдельный договор, а ряд статей второго договора 911 г., выхваченных и занесенных летописцем ошибочно под 907-й г. Но отсюда следовало бы, что Олег вовсе не воспользовался плодами победоносного похода 907 г., – не заключил тогда никакого договора, и что дань от греков потребована не под влиянием одержанной победы, а 4 года спустя. Статьи договора 907 г. не противоречат обстоятельствам времени: побежденные греки согласились на все, что требовал Олег для руссов, только прибавили необходимую оговорку, чтобы эти руссы, приходящие в Византию, не разбойничали на улицах и в окрестностях Византии.