Коллектив авторов - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

1-го Декабря. По приказанию Царя я обедал вместе с ним у обер-коменданта, где, в ответ на мой запрос, мне велено было спрятать мою верительную грамоту с тем, чтобы вручить ее только в Москве. Там Царь обещал дать мне аудиенцию и выслушать мое посольство, здесь же он не имел при себе никого из министров. По распоряжению Царя я должен был также приготовиться следовать за ним с двумя слугами в Петербург; прочие мои люди и вещи имели направиться другим путем на Новгород и там ждать моего приезда для дальнейшего следования в Москву. День мы провели в попойке; отговорки от питья помогали мало; попойка шла под оранье, крик, свист и пение шутов, которых называли на смех патриархами. В числе их были два шута-заики, которых Царь возил с собою для развлечения; они были весьма забавны, когда заикались, путались в словах и никак не могли высказать друг другу своих мыслей. В числе прочих шутов был один, по имени князь Шаховской (Jacobskoy); звали его кавалером ордена Иуды, потому что он носил иногда на груди изображение Иуды на большой серебряной цепи, надевавшейся кругом шеи и весившей 14 фунтов. Царь рассказывал мне, что шут этот один из умнейших людей в России, но обуян мятежным духом: когда однажды Царь заговорил с ним о том, как Иуда-предатель продал Спасителя за 30 сребренников, Шаховской возразил, что этого мало, что за Христа Иуда должен был взять больше. Тогда в насмешку Шаховскому и в наказание за то, что он тоже, как усматривалось из его слов, был бы не прочь продать Спасителя, только за большую цену, Царь тотчас же приказал изготовить вышеупомянутый орден с изображением Иуды, который собирается вешаться. Все шуты сидели и ели за одним столом с Царем. После обеда случилось между прочим следующее происшествие. Co стола еще не было убрано. Царь, стоя, болтал с кем-то. Вдруг к нему подошел один из шутов и намеренно высморкался мимо самого лица Царя в лице другому шуту. Однако Царь не обратил на это внимания. А другой шут, не долго думая, вытер себе лице, захватил с блюда на столе целую горсть миног и бросил ими в первого шута, впрочем, не попал – тот извернулся… Читателю, конечно, покажется удивительным, что подобные вещи происходят в присутствии такого великого государя, как Царь, и остаются без наказания, и даже без выговора. Но удивление пройдет, если примешь в соображение, что Русские, будучи народом грубым и неотесанным, не всегда умеют отличать приличное от неприличного, и что поэтому Царю приходится быть с ними терпеливым в ожидании того времени, когда, подобно прочим народам, они научатся известной выдержке. Царь охотно допускает в свое общество разных лиц, и на обязанности шутов лежит напаивать в его присутствии офицеров и других служащих с тем, чтобы из их пьяных речей и перебранки он мог незаметно узнавать об их воровстве и потом отымать у них возможность воровать или наказывать их.

1709 г. 13-го Ноября… За городом мне случилось видеть, как Русские пользуются своими банями. Несмотря на сильный мороз, они выбегали из бани на двор совершенно голые, красные, как вареные раки, и прыгали в протекавшую по близости реку. Затем, прохладившись вдоволь, вбегали обратно в баню, но прежде чем одеться, выскакивали еще и долго, играя, бегали нагишом по морозу и ветру. В баню Русские приносят березовые веники в листах, скребут и царапают себе тело, чтобы в него лучше проникала теплота и шире отворялись бы поры. В России ото всех болезней лечат три доктора, пользуя всех, как больных, так и здоровых: первый доктор – это Русская баня, о которой только что сказано, второй – водка, которую пьют, как воду или пиво все те, кому позволяют средства, и третий – чеснок, который Русские не только употребляют, как приправу ко всем яствам, но и едят сырой среди дня. Вследствие этого от них всегда дурно пахнет, и иностранец, приезжающий в Россию в первый раз и не привыкший к вони, решительно не в состоянии сидеть у них в комнате, особенно в многочисленном обществе.

В России в простонародье девицы или желающие слыть за таковых заплетают себе волосы в одну косу и на конце ее носят красную шелковую кисть, вроде тех, что у нас вешают на голову лошадям. Это служит отличием девушек от замужних женщин. При выходе замуж девушка остригает волосы. В случае смерти кого-либо из родственников или близких, она расплетает косу и в течение известного времени ходит с распущенными волосами, что служит знаком печали.

Послание Андреево с Москвы в общебратство.

Понеже любопотщательни есте, яко пчелы, по различным цветником повестей облетаете, от многодейственных цветов пресладкий мудролюбия плод обсыпаете: откуду желательно и нам ленивым повествовати вам, что новонародное и удивляемо услышим надеющи и отсюда возмощи вам татьствовати душепитательный мед, аще-ли же что и младенчески речем, уповаем, яко отцелюбно не грубость осудите, но усердие и любовь восприимите.

Бысть убо нынешнего (года) в третий день октября, персидского посла со зверьми и птицами приезд в Москву, ему же и честно славная стреча и многонародное зрение, еже как бысть, в кратце ниже услышите.

К выше помянутому же дню обнощева посол близь Воробьевых гор, на загородном Долгорукова дворе (тамо преведен с Володимерского пути); заутра же в день той внезапу, яко вода воскипеша московитии народи: улицы востопташася, слободы пролияшася, переулки протекоша. Мужи и старцы с юнотами текуще, жены спешащеся, мнози детей на руку носяще, конники, колесничники ретящеся, вкупе налияся людьми путь той, во граде и по каменному мосту, огусте народами калужский путь, все поле до самога дворца на шесть верст многочеловечно возблесне, лавки и дворы утеснишася и кровы их от многолюдства востужиша, на тынех, на стенах, на углах (и аще бы мощно внести на воздухе)… поставлены же во граде по пути тому полцы пеших солдат… С таковым высокоявлением проидоша, приемше посла с товарищи его на златосияющие колесницы прежде же отпущены быша запасы посольские к Москве на ямских подводах. По сем с вышеявленною славою двигнушася с послом, предшествующим и последующим конники с военоначальники, воинам окружающим златоупестренным юношам, по осыпану полю безчисленными народы, идущим с ними прекрасным с краснейшими провожатаи колесницам, между колесницами же лев и львица на особых койждо телегах и жар некая небывалая птица, и бобр, многопестрый зверь и попугай различными цветы… Понеже узреся иже николиже в Москве видеся, и увидеся чудо не во океанском, но в Московском народном мори, не бывалое зрителище – превелий слон зверь, всадника правяща его на шеи имея, при нем на нем узрети его, аки врабия; высоту бо зверя сего глаголют и видится быти аршина с полпята, имея нози длиною с человека, толсты яко бревно, толстотелесен, недолог по высоте, безшерстен, великоглав, черновиден, горбоспинен, задопокляп, ступанием медведоподобен, от верхния губы имея (нарещи) нос или губа или хобот, яко рукав платна висящ до земли, им же яко рукою брашно и питье приимет, и согнув в уста своя отдает. От верхних зубов два зуба велики вне торчат сюду и сюду, уши имея велики, яко заслоны печные, рожки малы, подобны агнчим, хвост подобен воловьему; седчи арап имеет в руце не узду, но железное орудие согбенное, его же остротою за главу емля, удерживает и управляет, не от ремения же и побивало, но железо острое, аки чопал. Сицеву чуду со всадником бредущу, народам же от… страну яко быстринам морским окружающим, насмотретися множайше усердствуют, и едва от многотиснения путь дающим задним приближнейшим быти ретящимся, пред ним же от них близь зверя прибросаемым, отгоняющих им приетавником. Овогда же арап оный седяй, аки глумяся, обратяше зверя на народы, и зверь, аки глумяся, скоро поступаяй на десно или на шуее, или назад или на людей, бегство у людей учиняшеся. Диво же бе зрети: ниже бо народи далече убешати могуще, ниже зверя потопта или досади кого, но абие не вредя людей, обратяся водим всадником, в путь свой идяше. Тако сие чудо, народы окружаемо, с покровов и с высот зремо и удивляемо, в Москву вниде. Сице с славою и честию посол во уготованный ему дом в вечер глубок прииде; народы же расходящеся носяху каждо во устех видение зверя, и бе слышати у всех количество и качество слона на языце обносимо.