Степан Гедеонов - Варяги и Русь. Разоблачение «норманнского мифа»

Ранняя словенская колонизация Поволжья была естественным следствием новгородской торговли с востоком, опередившей двумя, быть может, столетиями основание государства варягами . И в позднейшие времена идет между Новгородом и князьями Ростовской области постоянный спор о восточных городах, находящихся на Волжской системе; в числе новгородских владений мы встречаем Торжок, Волок Ламский, Бежецк ; в географическом отрывке Полетиковского списка у Шлецера Волок Ламский и Бежецкий Верх причислены к Залесским городам. Как притязания суздальских князей основаны на объеме Ростовской области , так притязания новгородцев – на словенском происхождении русских колоний в финских землях. О подобных словенских поселениях сохранились подробные и достоверные известия в Хлыновском летописце ; новгородцы именовали хлыновских выселенцев своими беглецами-рабами. Я полагаю, что мордовская Пургасова Русь есть не что иное, как выселение словен-язычников из Ростова и Мурома в мордовскую землю.

Противоречат ли эти факты и выводы известию летописца о варяжской дани на чюди и на словенах, на мери и на кривичах? О призвании князей словенскими и чюдскими племенами? Нисколько. Имея дань на словенах, варяги имели ее и на словенских поселенцах в землях чюди и мери. По основавшимся посреди их словенским колониям племена чюди, веси, муромы состояли к Новгороду в отношениях младших племен к старшему, пригорода к старшему городу; без них и без кривичей новгородцы не могли приступить к избранию новой династии; так делали они и после в подобных случаях: «Новогородьци призваша пльсковиче и ладожаны, и сдумаша яко изгонити князя своего Всеволода» . Только из совокупности этих явлений объясняется, каким образом, с одной стороны, финские племена (здесь словенские колонии в финских землях) принимают участие в призвании, а с другой, являются данниками Руси.

Призвание варяжских князей исключительно славянский факт; но если этот факт в первый момент своего проявления принадлежит одному только новгородскому северу, то по основным своим побуждениям, по общности своего значения в русской истории они общее достояние всех словено-русских племен. Олег водворяется в Киеве не случайно, а вследствие летописцем засвидетельствованного права. Уразумение этого исторического явления зависит немало от точного определения объема и значения словено-русской народности в девятом веке.

«Под именем русских славян, – говорит Шафарик, – понимаем мы все те славянские племена, кои по основании русской монархии во второй половине IX века вскоре одно за другим вошли в состав нового государства и заменили свои прежние туземные наименования чужим именем своих покорителей, сохраняя оное и до сего дня. Конечно, известно, что славянские племена, населявшие безмерное пространство позднейшей России, отличались друг от друга как происхождением, так и наречиями; между тем, при скудости дошедших до нас известий, это отличие не может быть определено без больших затруднений; оно же и мало входит в предмет наших изысканий» .

Понятно, что знаменитому исследователю, столь блистательно воссоздавшему древний общеславянский мир, нельзя было отвлекаться от конечной цели труда своего специальным изучением частных вопросов, касающихся до каждого отдельного славянского племени. У нас другая обязанность; на определении словено-русской народности в эпоху призвания варяжских князей основана вся первобытная история Руси. Нестор писал летопись русского племени, повести временных лет откуда есть пошла Руская земля; неужели в них не сохранилось и намека на отличие от забредших в Русь разнородных и разноязычных славянских племен той совокупной славянской народности, которой было суждено преобладать над другими и слить в одно русское целое все посторонние народности и наречия?

В эпоху призвания, т.е. около половины IX столетия, славянская раса уже с давних пор занимает назначенное ей историей пространство Европейского материка. Она делится на несколько народностей, отличных одна от другой особыми наречиями, отраслями одного общего корня; у каждой из них (за исключением так называемого полабского племени, смеси от ляхов, чехов и сербов) свое народное имя. В восточной части Европы от Ильменя до низовья Днепра сидит однокровная прочим народность славянского происхождения, говорящая особым словенским наречием. Это наречие – русское; эта народность – русь.

Шесть племен входят в состав ее, а именно: поляне, древляне, дреговичи, словене, полочане и северяне. Эти данные высказаны у Нестора.

. «Тако же и ти словене пришедше и седоша по Днепру, и нарекошася поляне, а друзии древляне, зане седоша въ лъсехъ; а друзш седоша межю Припетью и Двиною, и нарекошася дреговичи; инии седоша на Двине и нарекошася полочане, речьки ради, яже втечеть въ Двину, имянемъ Полота, отъ сея прозвашася полочане. Словени же (в некоторых списках прибавлено: пришедше з Дуная) седоша около езеря Илмеря, прозвашася своимъ имянемъ, и сделаша градъ, и нарекоша и Новегородъ; а друзш седоша по Десне, и по Семи, по Суле и нарекошася северъ» .

1. «И по сихъ братьи держати почаша родъ ихъ княженье въ поляхъ; въ деревляхъ свое, а дреговичи свое, а словени свое въ Новегороде, а другое на Полоте иже полочане. Отъ нихъ же кривичи, иже седять наверхъ Волги, и наверхъ Двины и наверхъ Днепра, ихъ же градъ есть Смоленьскъ; туда бо седять кривичи, таже северъ отъ нихъ» .

2. «Се бо токмо словенескъ языкъ въ руси: поляне, деревляне, ноугородьци, полочане, дреговичи, северъ, бужане, зане седоша по Бугу, послъже велыняне» .

Почему кривичи стоят только во втором из трех приведенных мест, будет объяснено ниже ; бужане были не особое племя (как о таковом о них в летописи более не упоминается), а племенное подразделение полян, как некогда, уже в Несторово время исчезнувшие дулебы: «Дулеби живяху по Бугу, где нынъ велыняне» . Затем, из сличения выписанных мест, оказывается, что летописец имел в виду особую шестиплеменную славянскую народность, отличную от прочих по наречию и происхождению. Известно, что кроме сказанных шести племен в состав подвластных варяжской династии славянских народов входили и другие, от центров своих отторгнувшиеся славянские племена; таковы были радимичи, вятичи, хорваты, уличи, тиверцы и т. д. Но эти славянские племена не стоят наряду с шестью русскими племенами, потому что они случайный, а не основной элемент русской народности. Летописец не упоминает о них при рассказе о переселении с Дуная на Днепр и на Ильмень восточных славянских племен, потому что здесь дело идет о расселении по своим местам особых, совокупных славянских народностей; потому что он должен указать свое место руси, как указал свои места мораве, чехам, хорватам, сербам, хорутанам, ляхам. Он не упоминает о них при исчислении и территориальном распределении доваряжских княжений в Руси, потому что князья радимичей, вятичей, тиверцов, уличей не принадлежат к русским княжеским родам, а их территории не входят в состав общих, совокупных владений русского племени. Наконец, он не полагает этих племен в числе говорящих на Руси особым словенским наречием, потому что выражение «словенеск язык» (будь оно принято в смысле народа или народного говора) имеет частное, племенное значение; потому что на Руси только шесть племен отличались особым словенским наречием и происхождением; остальные имели хорватскую, ляшскую, сербскую речь. В другом месте летописец выражает свою мысль еще яснее: «Поляномъ же живущемъ особъ якоже рекохомъ, суще отъ рода словеньска, и нарекошася поляне, а древяня же отъ словенъ же, и нарекошася древляне; радимичи бо и вятичи отъ ляховъ». Здесь, с одной стороны, поляне и древляне отличаются от двух ляшских племен словенским наречием и происхождением от словен; с другой, несмотря на свои местные, племенные названия, оказываются такими же словенами, как и прозвавшиеся своим именем новгородцы. В том же смысле и с той же целью указать на единоплеменность Киева с Новгородом говорится впоследствии: «Аще и поляне звахуся, но словенъская речь бе» .