Олег Никонов - Политика Российской Империи на Среднем Востоке во второй половине XIX в.

Конечно, на судьбу предприятия и Торгового дома повлияли и объективные обстоятельства. Прежде всего, к концу 50-х гг. XIX в. в экономической политике российского государства вновь обозначились Закаспийские интересы. В письме Аничкову в декабре 1858 г. Главнокомандующий войсками на Кавказе доносил, что в правительстве активно обсуждаются проекты строительства на восточном берегу Каспийского моря 2 крепостей. Поводом для этого обсуждения стало открытие Закаспийского торгового дома [81] Там же. Ф. 194. Оп. 1. Д. 500. Л. 182. . Такой дом, по мнению его учредителей, должен был активизировать торговые связи российских рынков с туркменскими степями и далее с Хивой и Бухарой через Астрабад. Один из учредителей торгового товарищества барон Николай Торнау обратился в Тегеран к А. Е. Лаговскому с запросом относительно покровительства дипломатических структур и получил от того благословение. В ответном письме отмечалось, что «Закаспийскому торговому товариществу предстоит, по сему, благородная цель воскресить торговую деятельность нашу в Персии, и восстановить должное доверие…» [82] Там же. Ф. 194.0 м. 1. Д. 575. Л. 39об. .

Закаспийский край в качестве основного торгового центра был избран намеренно. Дело в том, что в правительстве шаха произошла очередная смена чиновников – первый визирь мирза Ага хан Нури был отправлен в отставку. Англофильские пристрастия, которые демонстрировал этот государственный муж в начале своей карьеры, сменились нормализацией отношений с российским кабинетом. Этому способствовало стечение обстоятельств, которым воспользовались русские дипломаты. Родной племянник Ага хана Нури – Хусейн Али Нури возглавил после разгрома основной части баббитского движения его бехаитскую ветвь под именем Баха Аллах (Блеск Божий). В августе 1852 г. уцелевшие баббиты организовали на Наср эд-Дин шаха покушение, и мать монарха прямо обвинила в этом Баха Аллаха. Посол Д. И. Долгорукий, не только предоставил духовному лидеру убежище, но и стал впоследствии активным ходатаем перед шахом о снятии обвинения. Естественно, миссия поступала не бескорыстно, и затем пользовалась благодарностью первого визиря. В частности, английские дипломаты были ограничены в праве открывать собственные консульства на севере страны. Они открывались только в тех городах, где уже существовали российские представительства, так сказать, под присмотр. Отставка расположенного к России первого министра стала серьезным ударом по планам отечественной дипломатии. В личном письме Н. А. Аничкова к Константину Ивановичу Любимову в сентябре 1858 г. с прискорбием отмечалось: «Друг то наш незабвенный Садр Азам, сделавший нам столько добра, лишился своего поста. Злодеи не дали ему даже возможности окончить наши дела… Все пропало теперь» [83] Там же. Ф. 161/4. Оп. 729/2. Д. 133. Л. 13об. .

Действительно, многие проекты расширения русско-иранских отношений оказались свернутыми. Нежелание нового кабинета управляться «кукловодами» из Санкт-Петербурга проявилось уже в требованиях шаха к организуемому Закаспийскому товариществу. В 13 пунктах отмечались крайне невыгодные условия его деятельности на иранской территории. Во-первых, его обязали выкупить у правительства все построенные Московским торговым домом амбары и склады. Во-вторых, за аренду магазинов и лавок сроком на 5 лет общество должно было внести плату авансом. В-третьих, в случае отказа от использования магазинов и складов арендная плата не возвращалась. В-четвертых, любые контракты подвергались обязательному визированию со стороны Астрабадского губернатора, который имел право свободного доступа на склады компании «для осмотра». В-пятых, общество было обязано нанимать катера (киржимы) и вьючных животных у местного населения и не иметь собственного транспорта. Особенно примечательным выглядит пункт 3, который предполагал перезаключение контракта с правительством шаха через 3 года, а не через 5 лет, за которые вносилась арендная плата [84] Там же. Ф. 194. Оп. 1. Д. 575. Л. 51–54. .

Как следствие отказа от прорусского курса, шахские власти перестали финансировать работу российских мастеров, прибывших для организации производства и выделять деньги на их модернизацию. В конце 1858 г. вернулись на родину мастеровые с тегеранской бумагопрядильной фабрики [85] Там же. Ф. 194. Он. 1.Д. 569. Л. 36. , а специалист по чугунному литью был вынужден констатировать, что иранцы не удосужились даже правильно сложить печи, отчего во время плавки чугун спекся с кирпичом. По мнению мастера, его наняли «не устраивать печи, а…отливать чугунные вещи» [86] Там же. Л. 72. . Показательным, в данной связи, является случай с поставкой оборудования из России для модернизации шахского монетного двора. Представитель гилянских властей Наджар Баши в течение 10 дней блокировал разгрузку ящиков с машинами и инструментами, а затем они были брошены на энзелийском берегу, где и ржавели под открытым небом в течение 2 месяцев [87] Там же. Ф. 194.0п. 1.Д. 577. Л. 15–16. .

Переговоры с сахарным мастером В. П. Савицким об оплате растянулись на 2 года [88] Там же. Ф. 194. Оп. 1. Д. 610. Л. Зоб. . Только в январе 1859 г. он провел показательное рафинирование Мазандеранского тростникового сахара (600 харваров), из которых вышло 40 батман белого сахара в головках [89] Там же. Л. 11. . После этого от услуг Савицкого отказались.

С большим трудом российской стороне удалось довести до конца вопрос о строительстве маяка в Энзели. Первичные переговоры с иранским правительством, начатые миссией в январе 1859 г. о строительстве маяка в порте Энзели и оснащении его необходимыми материалами и инструментами закончились неудачей [90] Там же. Ф. 194. Оп. 1. Д. 608. Л. 1. . Согласно постановлению морского министерства проект и смету строительства составил инженер Козловский [91] Там же. Л. 17. . Предполагалось, что маяк будет служить коммерческим судоходным интересам России. Обслуживать маяк должна была команда из 5 человек. Однако, опасаясь допустить к обслуживанию маяка русских военных моряков, шахский кабинет затянул начало строительства. Окончательный проект был выработан только в феврале 1860 г. Возведение маяка поручили местным рештским властям – Насир уль Мульку, а русский проект был положен под сукно. Уже год спустя министр финансов мирза Сайд хан был вынужден признаться в невозможности возвести маяк без иностранного участия. В специальной ноте на имя российского посланника он просил передать чертежи и сметы русского проекта в Энзели с тем, чтобы использовать русские инженерные решения [92] Там же. Л. 15об. . Почти на 15 лет пришлось отложить вопрос о строительстве второго маяка – в Мешедессере. Только в 1876 г. мешедессерский маяк с двухфунтовой «фотогеновой» лампой и 4 рефлекторами был введен в эксплуатацию [93] Там же. Ф. 194. Оп. 1. Д. 988. Л. 29об. .