Александр Щипков - Территория Церкви

Современное общество, как показывают многочисленные социологические данные, не является светским (в отличие от государства). В обществе есть разные по своему отношению к Церкви люди и группы – как в так называемых элитах, так и в так называемых широких массах. И «пределы светскости» должны определяться не какими-то абстрактными принципами, а реальной общественной ситуацией, с учетом традиций, культурных особенностей, а также конфессиональной структуры конкретного общества.

Конечно, проблема «пределов светскости» является общей для всех государств европейского типа. Но в современной России эта проблема усугублена историческими обстоятельствами: с одной стороны, наследием эпохи государственного атеизма, а с другой – предшествующей ей эпохи государственной религии, то есть целыми столетиями, когда имело место государственное регулирование религиозной жизни и деятельности.

Как решать все вопросы, касающиеся присутствия религии в школе, армии, тюрьме, социальной сфере? Как поддерживать конфессиональный баланс? Как интерпретировать религиозные символы в государственной символике? Для нашего общества это сравнительно новые проблемы, у нас нет традиции их решения. Но сегодня мы вместе с государством и религиозными объединениями пытается находить ответы на эти вопросы – в ходе общественной дискуссии, иногда полемики, через эксперименты (например, преподавание основ православной культуры), в диалоге различных общественных сил. Это нормальный процесс.

Какова же мотивация радикальных секуляристов, протестующих против «клерикализации» в том ее понимании, о котором говорилось выше? Чего они хотят? Это прежде всего голоса тех, кто вообще против всякого более активного и явного присутствия религии в обществе. Это голоса тех, кто хочет, чтобы религии в открытом общественном пространстве не было вообще, чтобы она не возвращалась после советского госатеизма и продолжала ютиться в социальных щелях. И здесь нельзя забывать о том, что радикальные секуляристы являются идеологической (и потому квазирелигиозной) группой. Они представляют не общество в целом, но определенное меньшинство граждан – меньшинство, которое стремится задавать тон в обществе, опираясь на свои частные убеждения.

А что же Церковь и государство?

Церковь выполняет миссионерскую задачу и совершенно естественно стремится к активному участию в жизни общества в соответствии со своими нравственными и религиозными ценностями, сохраняя при этом принципиальную автономию.

Государство же, как инструмент всего общества, призвано учитывать убеждения, интересы и права всех граждан и групп граждан: и большинства, и меньшинств. Поэтому государство не может принципиально консолидироваться ни с Церковью большинства (то есть с ее конкретными религиозными интересами и целями), ни с активными идеологическими меньшинствами (вроде воинствующих секуляристов). Государство должно заботиться об общем благе, то есть об обществе в целом, и не только в экономической, культурной и прочих сферах, но и в сфере религиозной.

Должное соотношение светского и религиозного в общественной жизни нельзя определить просто исходя из абстрактных принципов (и чисто правовой подход здесь не срабатывает). Это не удавалось нигде и никому. Потому что это проблема реальной жизни.

В конечном счете вопрос о присутствии, о роли и влиянии религии в современном российском обществе – это вопрос разумной, взвешенной оценки позитивных эффектов и рисков, учета традиций и инноваций, перспектив поступательного развития и связанных с ними задач по солидаризации общества. Это вопрос политического и культурно-исторического реализма, то есть вопрос прагматический, а никак не идеологический.

И когда до нас доносятся громогласные протесты борцов с «клерикализацией», за ними видится прежде всего очень нехитрая вещь: вражда к религии вообще или к одной из религиозных конфессий в частности. А за этой враждой – совершенно религиозный пафос радикальной гуманистической идеологии прошлого века, которая ждала окончательной смерти религии, потому что сама стремилась занять ее место в мире.

Вряд ли сегодня возрождение этого пафоса будет служить благу всего российского общества – общества реальных людей.

Представьте себе, что вы – москвич, живущий в одном из спальных районов столицы, в котором не хватает поликлиник. Вы обращаетесь к местным властям с просьбой построить лечебное учреждение недалеко от вашего дома. В ответ некие граждане говорят вам, что поликлиника есть еще одна точка по зарабатыванию денег, а все врачи – мошенники и шарлатаны. Абсурдность этой ситуации очевидна, поскольку человек имеет право на лечение, право это записано в Конституции, и никому не придет в голову его оспаривать.

Но ситуация резко меняется, если мы, православные, начинаем публично говорить о праве молиться в храмах, воспитывать детей, знать основы своей религии, не ехать полтора часа на транспорте до ближайшей церкви, чтобы помолиться или принять участие в Таинствах. Для верующего человека забота о душе, право на свободу совести, гарантированное Конституцией, не менее важно, чем забота о теле.

На заседании Высшего Церковного Совета Патриарх Кирилл отметил, что часть общества неверно воспринимает Церковь как «некую коммерческую корпорацию, которая создает просто еще большее количество точек, где зарабатываются деньги».

Такой вульгарный подход к религии был характерен для 20–30‑х годов прошлого столетия, когда большевицкий вождь Троцкий приравнивал Церковь по своему опасному воздействию к водке и считал, что веру можно победить с помощью кинематографа.

Атеистическое кино мы наблюдали больше 70 лет, за это время были разрушены сотни храмов в одной лишь Москве, и сейчас в столице на один храм приходится 40 тысяч человек. Это совершенно ненормальная ситуация, которая представляет собой фактически дискриминацию православных. Конечно, и 200 храмов на огромный мегаполис – это капля в море, но строительство даже этого малого числа церквей сталкивается с сопротивлением тех людей, которые боятся возрождения Православной Церкви и отказывают верующим в конституционном праве на свободу совести.

Мы охотно реабилитируем узников совести, восстанавливаем историческую символику, возвращаем городам и улицам их исконные имена. Но отчего восстановление храмов, отнятых у столицы тем же самым коммунистическим режимом, вызывает такую ненависть у чиновничества и так называемой бизнес-элиты?

Очевидно, что стремление Церкви к храмовому строительству близко интересам широких общественных слоев. Именно этого консенсуса противники строительства и боятся. Они бы хотели отделить Церковь от общества, ввести жесткую идеологическую цензуру под видом «светских норм».