Леонид Медведко - Восток – дело близкое. Иерусалим – святое

Содержащиеся в книге мемуарные отступления с краткими историческими экскурсами о конфликтах на Библейских землях подчинены единому замыслу. Авторам, людям православно-христианской культуры, посчастливилось приобщиться к духовным ценностям всех трех авраамических религий непосредственно на их святых местах. В последнее время к ним все чаще совершают паломничество не только «люди Книги», но и так называемые духовные туристы всех верований, равно как и атеисты. Духовное паломничество движимо не столько религиозными чувствами, сколько потребностью нравственного приобщения к святости и очищения от всех видов святотатств. Помимо Голгофы и пути к Гробу Господня в Иерусалиме, к таким местам можно отнести «могилу Авеля», достопримечательности Маалюли в окрестностях Дамаска, зикккураты Ура, стены Иерихона, камни Вавилона… К этим святыням тянутся верующие и неверующие из многих стран мира. Следуя по стопам пророков и апостолов, они стараются постигнуть тайны божественного промысла, но «грех Каина» по-прежнему остается с нами. Вряд ли современное каинство связано лишь с именем бен Ладена…

Под впечатлением посещения таких мест у нас и родился замысел этой книги. Авторы приглашают читателя мысленно совершить вместе с ними такое познавательное «духовное паломничество». Может, оно позволит глубже вникнуть в смысл библейских слов и сказаний. Пристальней взглянуть в грядущее завтра. Лучше осмыслить как Богом данную, так и живую историю, творимую современниками, которые часто не ведают, что творят…

В мою пору Институт востоковедения РАН размещался в Сокольниках, почти на берегу Яузы. Посвящение в востоковеды в 1947 году бывших фронтовиков и демобилизованных, а также тех, кто так и не успел по разным причинам повоевать, запомнилось на всю жизнь. Среди поступивших в тот год немало было людей, за спиной которых остался фронт, и совсем юных, которым выпало тяжелое трудовое детство. Перед нами открывались двери не только в студенческую, но и совсем иную мирную жизнь. Впоследствии институт сначала был переименован в Институт восточных языков (ИВЯ), а потом в Институт стран Азии и Африки (ИСАА). Он-то и открыл путь приобщения к Востоку сначала моему сыну, а следом и моему внуку.

Нами, детьми «нежного возраста», надевшими еще до окончания войны курсантские погоны, весть об окончании Великой Отечественной войны была воспринята с двояким чувством. Разумеется, вместе со всеми мы радовались Победе. Но в глубине души мы были огорчены тем, что так и не успели внести в нее свою лепту. В первые ее месяцы мне довелось попадать и под бомбежки, и под обстрелы, пережить эвакуацию, даже беспризорничать. На всю жизнь запомнилось, как я с моим другом, а ныне известным писателем Александром Рекемчуком, назвавшим свою повесть о том времени «Нежный возраст», 9 мая 1945 года после долгого блуждания по улицам Москвы оказался на заполненной ликующими людьми Красной площади как раз к началу праздничного салюта. На наших плечах были узенькие курсантские погоны, какие носили тогда «спецы» военных школ. Девушки, принимая нас за настоящих вояк, не стесняясь, целовали нас, а ребята с криками «ура» подбрасывали в воздух. Никогда не забыть того чувства причастности к общенародной радости и приобщенности к свершавшемуся на наших глазах историческому событию – Великой Победе в самой Великой из отечественных войн.

Каждого из того поколения та война коснулась по-разному: одни лишились родных и близких, другие возвратились домой калеками. В общем, мало кого она обошла стороной. В то время, как мы надеялись на приближение победы социализма во всем мире, война опять начала надвигаться, но уже с востока. Шла гражданская война в Китае. На Ближнем Востоке разгоралась какая-то особая освободительная война. Не все студенты Московского института востоковедения понимали, кто в ней освобождался от империализма и колониализма – евреи или арабы. Но евреи, как нам казалось, были настроены более антиимпериалистически.

Наш институт находился на краю Сокольнического парка, где мы иногда прогуливали занятия. «Альма-матер» воспевалась в веселой студенческой песне на мотив известной тогда грузинской песни:

В первый студенческий год все ездили на занятия довольно исправно, потому что пропускать их, особенно по восточному языку, было себе дороже: отстанешь – не догонишь. К тому же в столовой института можно было и подкормиться: закажешь пять первых блюд и получишь к каждой тарелке супа по 100 граммов хлеба.

Хорошо запомнились напутственные слова ректора института в актовом зале, заполненном первокурсниками. Студенток было среди нас раз-два и обчелся. Да они как-то затерялись в общей массе бывших демобилизованных воинов и студентов, закончивших школу с медалями (впрочем, и девушки были только медалистки). Но при штурме бастионов науки свободного времени для романов почти не оставалось, к тому же это и не поощрялось. Ректор, напомнив, что учеба каждого из нас обходится государству в десятки тысяч рублей, призывал к верности избранной специальности. Он призывал девушек с японского и индийского отделений не выходить замуж за студентов с арабского или турецкого. Если же те и другие не оправдают израсходованных на них государственных денег, то на следующий год девиц вообще в институт принимать не будут. Здесь было неясно, кому пригрозил ректор. Однако на следующем после нас курсе училась всего одна студентка, и то принятая по звонку сверху. Предупреждение, видно, не подействовало. От появления в стенах института смешанных пар, вступивших, к примеру, на последнем курсе в «индо-турецкий брак», конечно же, не по расчету, стали появляться внеплановые дети. Таким оказался и младший соавтор (С.М.) этой книги.

Запомнился первый урок турецкого языка (арабский мне пришлось осваивать несколько позже, факультативно). Первым делом преподаватель спросил каждого, что его подвигло к изучению турецкого. Когда очередь дошла до меня, я честно признался: любовь к поэзии Назыма Хикмета. С его стихами я познакомился, будучи еще курсантом военного училища, на одном из вечеров поэзии. Мой ответ заинтриговал преподавателя. Владимир Дмитриевич Араскин попросил, если я помню, что-нибудь прочитать наизусть. С пафосом я продекламировал вступление к поэме Хикмета «Пьер Лоти»: