Михаил Дитерихс - Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале

Если же опять-таки вспомнить поверхностные показания Саковича о том, что при обсуждении вопроса о перевозке Царской Семьи из Тобольска в Екатеринбург в Президиуме областного совета был поднят разговор о способах уничтожения ее и что были какие-то указания центра, то нельзя не предположить, что выяснившееся распределение перевозившихся на «нужных» и «ненужных» могло быть в связи как с дебатами Уральского президиума, так и с указаниями центральной советской власти в Москве. Это должно было бы навести Сергеева на мысль, что преступление в Ипатьевском доме могло не быть результатом самочинства местной советской власти, как он старался представить его таковым, а явиться не только руководимым из центра, но и выполненным по плану, заранее обдуманному и подготовленному согласно указаниям из Москвы.

Но этими данными материалов следственного «Дела» Сергеева еще не исчерпываются указания на вполне возможную допустимость существования планомерности в преступлениях, совершенных советскими властями в отношении вообще членов Дома Романовых и приближенных им лиц. Еще 5 сентября Сергеев получил найденные в бывшем помещении областного совета некоторые телеграммы, брошенные там бежавшими в спехе комиссарами. Из этих телеграмм одна говорила о будто бы совершившемся побеге 21 июня из Перми Великого князя Михаила Александровича, а другая – о нападении 18 июля в Алапаевске будто бы белогвардейской банды и похищении ею содержавшихся там под стражей Великой княгини Елизаветы Федоровны, Великого князя Сергея Михайловича, князей Иоанна, Игоря и Константина Константиновичей, графа В. Палея, П. Ремеза и сестры Варвары.

Между тем расследованием и дознанием, произведенными распоряжением военных властей, было установлено, что все перечисленные Высочайшие Лица пали жертвами советской власти, и в ночь с 17 на 18 июля, т. е. в следующую ночь после убийства Царской Семьи в Екатеринбурге, были живыми сброшены в старую глубокую шахту в 12 верстах от Алапаевска. 10 октября, после недельной работы, тела перечисленных Высочайших Особ и состоявших при них людей были извлечены из шахты, и дело было передано тому же Сергееву для начала предварительного следствия. Раскрытием этого преступления, с обнаружением тел мученически погибших жертв советской власти, ясно определилась вся лживость официальных советских сообщений в отношении фактов, касавшихся членов Дома Романовых вообще. Для Сергеева, располагавшего вышеприведенными материалами, обрисовывавшими планомерность в зверском убийстве тою же советской властью Царской Семьи в Екатеринбурге, эта вторая алапаевская ложь не могла не открыть глаз, если бы он не имел предначертанной себе цели затягивать дело и не торопиться с раскрытием истинной картины, характера и смысла совершенного советскими главарями преступления.

К концу октября следственное производство располагало вполне достаточным материалом для установления не только факта убийства в доме Ипатьева всей Царской Семьи, но и логически вытекавшего из определившихся событий предположения о существовании в замыслах советской власти преднамеренного, планомерного и идейного истребления вообще членов Дома Романовых и близких ему лиц. При этом выяснилось, что для приведения в исполнение своего замысла советские главари были вынуждены стать на путь совершения убийств в тайне, не отказываясь от самых изуверских способов их совершения, но усиленно скрывая свои действия от народных масс, прибегая к различным симуляциям и провокаторскому распространению заведомо ложных сведений.

Таким образом, уже с конца того же октября расследование и изучение обстоятельств зверского уничтожения Царской Семьи в доме Ипатьева должно было, независимо от нахождения или ненахождения тел убитых, естественно понудить Сергеева приняться за разработку данных следственного производства по третьему пункту намеченной им себе программы. А это ставило Сергеева лицом к лицу перед совершенно новыми горизонтами значения Царского дела. Если установление факта убийства в доме Ипатьева всей Царской Семьи было следствием изучения судебного материала после предварительной разработки его следственным производством в интересах юридической законченности расследования преступления, то допустимость предположения о наличии у советских деятелей преднамеренностей, планомерности и идейности в убийстве Царской Семьи, в связи с выяснившимися убийствами других членов Дома Романовых, выдвигала на степень «важнейшей очередной задачи» разработку данных по установлению причин, которыми руководились Исаак Голощекин, Янкель Юровский и прочие руководители этого преступления, целей, которые преследовались этими злодеяниями, и наконец вдохновителей планомерного истребления членов Дома Романовых. Уже с этого времени ведение «дела об убийстве бывшего Государя Императора Николая II» не столько сохраняло интерес юридического установления факта преступления, сколько определенно приобретало исключительное историческое и национальное значение. Действительно ли Сергеев не заметил своевременно этих исключительных обстоятельств в порученном ему следственном производстве, сказать трудно, но вся его дальнейшая работа продолжала сохранять все ту же узкую юридическую форму в пределах толкования им закона, о которой он говорит в своей докладной записке, оправдывая себя стеснительностью закона. Это был слишком умный человек, чтобы не мочь самостоятельно постигнуть широкого значения развернувшейся перед ним картины преступления и роли в нем определенных советских деятелей как центральной, так и местной власти. Если же он сознавал, но ничем не проявил этого в своей работе, то поведение Сергеева может быть определено только как предумышленное игнорирование, граничащее с соучастием в преступлении, близкое к умышленному укрывательству.

Прокурор Иорданский при обсуждении докладывал, что он всегда сознавал исключительное значение дела об убийстве бывшего Императора и выяснившихся убийств: в Алапаевске – Великих князей и Великой княгини и в Перми – Великого князя Михаила Александровича. Руководясь этим сознанием, дабы производившиеся следствия и расследования согласовывались в исходных данных, протекали по правильным путям и имели должную полноту, определил он для наблюдения ко всем отдельно работавшим группам товарищей прокуроров. Но… ничто не помогало.

Может быть, действительно закон в этом отношении немного узок и воспрещает оказывать, как общее положение, давление на следователя в том или другом направлении его работы по духу и психологии, раз что им соблюдаются основные указания следственного производства по закону, по форме. Прокурор может посоветовать, указать, но не предписать, приказать. Даже само возложение производства предварительного следствия определяется законом словом «предложил», а не «предписал». Отсюда следователь может «принимать» от прокурора указания и советы постольку, поскольку это ему хочется и нужно, легко руководясь в последнем случае только принципом не испортить служебных отношений с прокурором. Поэтому Сергеев продолжал свою деятельность в раз определенном им себе направлении – глубоко не вдаваться и, главное, не торопиться.