Димитрий Чураков - СССР при Брежневе. Правда великой эпохи

– Никто, – ответил Брежнев, – ты сам его встречай. В данной обстановке зачем же всем ехать?

Хрущёв, увидев, что его никто не встречает, занервничал еще больше, но отступать уже было некуда. Прибыв в Кремль, он сразу же направился в свой кабинет, где его уже ждали все члены и кандидаты в члены Президиума ЦК. В это же время Семичастный отдавал последние распоряжения, чтобы обеспечить условия проведения заседания: «Как только Хрущёв и Микоян прибыли на место и Никита Сергеевич закрыл за собой двери зала заседаний, я отдал еще несколько распоряжений. Прежде всего отыскал майора, который в это время заменял в Кремле Литовченко (начальника личной охраны первого секретаря. – Д.Ч .), и сказал ему значительно:

– Сейчас я меняю охрану в приемной Никиты Сергеевича, на его квартире и на даче. И ты давай со своей командой – в сторонку. Это решение Президиума ЦК. Ты коммунист, я – тоже. Поэтому давай решение выполнять. О своей дальнейшей работе в органах безопасности не беспокойся.

– Товарищ председатель [Комитета государственной безопасности], – немедленно отреагировал майор, – я офицер и коммунист. Все понимаю и сделаю так, как вы мне прикажите.

Само заседание проходило бурно. Помимо официальных протоколов, о ходе его работы сохранились воспоминая участников, черновики отдельных выступлений, и, кроме того, Заведующий Общим отделом ЦК КПСС В.Н. Малин, присутствовавший на нем, коротко конспектировал выступавших. Таким образом, сегодня известны все детали этого исторического события, круто изменившего траекторию развития советского общества.

Председательское место по привычке занял сам Хрущёв, но это уже не смутило собравшихся. Первым поднялся с места Брежнев (отрывки из его выступления приводит Аксютин):

– Вы, Никита Сергеевич, – заговорил он, – знаете мое отношение к Вам на протяжении 25 лет… В трудную для Вас минуту – я честно, смело и уверенно боролся за Вас… [Но] сегодня я не могу вступать в сделку со своей совестью и хочу по-партийному высказать свои замечания. Если бы Вы, Никита Сергеевич, не страдали бы такими пороками, как властолюбие, самообольщение. вы бы тогда не допустили создания культа своей личности.

По мнению Брежнева, культ личности Хрущёва имел очень тяжелые последствия, в том числе: рязанская катастрофа (“вы инициатор этого дела”), некомпетентное руководство промышленности (“нельзя формировать структуру промышленности за обедом”), невыносимое отношение к людям (“Вы говорите, что мы как кобели сцим на тумбу”) и т. д.

После Брежнева слово дали Хрущёву, надеясь, что он поймет “намек” и сделает из него соответствующие выводы. Но Хрущёв уже закусил удила и бросился в ответную атаку, категорически не желая соглашаться с предъявленными ему обвинениями:

– Вопрос о разделении обкомов не я один решал, – попытался спрятаться за коллективное мнение Хрущёв, – он обсуждался и вами на Президиуме, и на пленуме, и был одобрен.

Затем Хрущёв заговорил о другом:

– Я, как и все, мог иметь какие-то недостатки. Так, спрашивается, почему же о них мне раньше не сказал? Разве это честно среди нас, единомышленников».

Одним словом, Хрущёв категорически отказывался добровольно подавать в отставку. Против полного отстранения Хрущёва от власти высказался также А.И. Микоян. Он предлагал компромисс, который вполне заслуженно можно назвать гнилым – удалить Хрущёва только с одного из занимаемого им высших постов – с поста предсовмина, оставив за ним руководство партией. В сложившейся кризисной ситуации упорство Хрущёва, возможно, объясняется его расчетами на поддержку украинских товарищей и командования Киевского военного округа, а также на прочность своих позиций в ЦК: он не отдавал себе отчета в том, что подбором кадров теперь занимался не он, а Брежнев. К 20 часам 13 октября решение так и не было принято. В работе Президиума был объявлен перерыв. Семичастный вспоминал:

«Вечером (13 октября) позвонил мне Брежнев и усталым голосом сообщил, что “на сегодня” заседание Президиума закончилось.

– Что делать? Неужели отпускать Никиту?

– Пусть отправляется, куда хочет, – ответил я спокойно. – Он ничего уже сделать не сможет: всё под контролем».

Спокойствие Семичастного понятно: в те дни КГБ сделал всё, чтобы не возникло никаких сюрпризов. Усилия чекистов были продублированы: военная контрразведка и контрразведка Московского военного округа получили приказ внимательно отслеживать любые, даже самые незначительные передвижения войск в округе и в случае их движения в сторону столицы немедленно информировать КГБ.

«Тем временем, – продолжает Семичастный, – в Москву начали съезжаться члены Центрального Комитета. Накануне их обзвонили: мол, в эти дни им неплохо бы оказаться в Москве – решено провести пленум ЦК. Они получили общую информацию о [состоявшемся] заседании Президиума, однако о конкретных результатах никому их них по-прежнему ничего не было известно. Этой ночью спать мне не пришлось. Среди членов ЦК началось брожение: с кем идти, за кем идти? Непрерывно звонил телефон. Всем, кто обращался с вопросами ко мне, я отвечал, что информации о деталях обсуждения не имею».

Утром 14 октября баталии на Президиуме возобновились и продолжались ещё несколько часов. Напряжённость нарастала, что могло аукнуться самым неожиданным образом. В середине дня в Кремль позвонил Семичастный и доложил Брежневу о тревожных настроениях среди съехавшихся в Москву членов Центрального Комитета:

– Продолжение дискуссии, – подчеркнул он, – никому не идёт на пользу: в зал может заявиться какая-нибудь делегация – спасать либо вас, либо Хрущёва.

– Что предлагаешь? – тревожно спросил его Брежнев, на что Семичастный незамедлительно ответил:

– Я за то, чтобы пленум собрался сегодня же. Ещё одну ночь я не смогу контролировать ситуацию.

Предупреждение Семичастного звучало более чем серьёзно. Пленум решено было назначить на шесть часов вечера, но для этого необходимо было окончательно «уломать» Хрущёва. Наконец под градом критики у того начали сдавать нервы. Он со следами слёз на глазах признал своё поражение и согласился на полное устранение его от всех рычагов власти на условиях, продиктованных Президиумом, но в содеянном всё же не раскаялся. Прощаясь, он заявил:

«Вы все много говорили о моих отрицательных качествах и действиях… Много здесь говорили о кукурузе, но имейте в виду, что кукурузой и впредь придётся вам заниматься. В отношении разделения обкомов партии на промышленные и сельские я считал и сейчас считаю, что решение об этом было принято правильно. Разве я “культ”? Вы меня кругом обмазали г. а [я] говорю: “Правильно”. Разве это культ?» и т. д.