Леонид Пронский - Интервью с Макиавелли

И он не ошибся.

Керенский же начал с того, что уволил с поста Верховного главнокомандующего генерала Алексеева, который без устали слал в правительство телеграммы, кричавшие о необходимости отмены Приказа №1, отданного Петроградским советом во главе с самим Керенским. Теперь-то последний и «рассчитал его, как прислугу» (как обиженно заметил сам Алексеев). Новым главнокомандующим был назначен Брусилов.

В начале июля в Петрограде прошли очередные выступления солдат и рабочих, требовавших передачи всей власти Советам. Демонстрации сопровождались погромами обывателей и стрельбой по юнкерам и казакам, которым Керенский приказал разгонять недовольных. Убитые и раненые были с обеих сторон. Хотя большевики были причастны к этим выступлениям не более, чем другие левые партии (и даже публично открестились от них), вину за июльские беспорядки было решено возложить только на них. Ленина объявили германским шпионом и тот поспешно бежал в Финляндию. Столичные газеты переполнились «разоблачениями» сговора большевиков с кайзером. Керенский отдал приказ об аресте Ленина и его ближайших помощников.

Однако на фронте дела по-прежнему шли плохо. 7 июля в столицу пришли сообщения о новом, еще более тяжком поражении русских войск от немцев. Чтобы остановить бегущих солдат, пришлось использовать заградительные отряды, и 12 июля правительство восстановило смертную казнь на фронте. 19 июля Керенский сместил Брусилова и заменил его решительным и популярным у правых Корниловым, который сразу же потребовал от правительства не только отмены Приказа №1, но и возвращения военно-полевых судов в армии, введения смертной казни также и в тылу, перевода столицы на военное положение и упразднения всех Советов.

Знать рукоплескала программе нового главнокомандующего и слала ему приветственные телеграммы от имени «всей мыслящей России». Керенский же тут же пожалел о своем назначении и стал рассматривать вариант замены Корнилова на более покладистого Черемисова. Понимая однако необходимость укрепления дисциплины на фронте и своей власти в Петрограде, чей гарнизон подчинялся не столько правительству, сколько Совету, Керенский поручил своему помощнику Савинкову подготовить совместно с Корниловым более приемлемую редакцию его программы.

Но 20 июля немцы без сопротивления заняли портовую Ригу, что привело к новому взрыву недовольства правительством и к отставке теперь уже и самого князя Львова. 24 июля место Львова занял наконец Керенский. Эсеро-меньшевистский ВЦИК объявил о поддержке этого назначения и о признании им «неограниченной власти» нового правительства.

Таким образом, к августу 1917 года двоевластие в стране формально закончилось и вся власть, наконец-то, оказалась в руках «Александра IV», как окрестили к тому времени Керенского современники. Временное правительство «министров-капиталистов» кануло в Лету.

Н.М.:Государем становятся либо по закону, как Николай; либо благоволением подданных, как Михаил Романов и Василий Шуйский; либо силою оружия и личной доблести, как Петр Великий и Владимир Ленин; либо, наконец, – милостью судьбы, как Горбачев и Керенский. Последним легко приобрести власть, но удержать ее трудно. Как бы перелетев весь путь к цели, они сталкиваются со множеством трудностей впоследствии. В таких случаях государи всецело зависят от воли фортуны и тех, кому они обязаны властью, то есть от двух сил, крайне непостоянных и прихотливых; удержаться же у власти они не могут и не умеют. Не умеют оттого, что человеку без особых дарований и доблести, прожившему всю жизнь в скромном звании, негде научиться повелевать; не могут оттого, что не имеют союзников и надежной опоры. Эти невесть откуда взявшиеся властители, как и все в природе, что нарождается и растет слишком скоро, не успевают пустить ни корней, ни ответвлений, почему и гибнут от первой же непогоды. Только тот, кто обладает истинной доблестью, сумеет при внезапном возвышении не упустить того, что фортуна сама вложила ему в руки, то есть подвести под свое положение необходимые опоры, которые другими закладываются еще до их возвышения. Примерами таких искусных политических зодчих могут служить у вас в прошлом Екатерина II и в настоящем – Владимир Путин, которому власть досталась тоже случайно, по очередному капризу заигравшегося Ельцина. Тем же, кто не обладает подобной доблестью, приходится рассчитывать лишь на милость возвысившего их случая, в надежде на то, что он и далее будет к ним благосклонен. Но этим упованиям, как правило, быстро приходит конец.

Именно это и случилось в 1917 году и с Керенским.

Непригодность его к роли Верховного правителя России быстро сделалась очевидной всем гражданам. Некоторых соратников Ленина арестовали в начале июля и разгромили редакцию их газеты «Правды», но большинство других оставили на свободе и те продолжали действовать. Уже в конце июля они смогли провести в Петрограде очередной съезд своей партии. Правительство издало декрет о сдаче оружия обывателями, но никого разоружить не сумело. Доказательства связи Ленина с германским правительством так и не были предъявлены, и гонимые властью большевики быстро стали приобретать ореол мучеников. На прошедших 20 августа выборах в столичную Думу они даже увеличили свое представительство в ней и стали там второй фракцией после эсеров (в то время как прежние лидеры – меньшевики и кадеты, так ничего и не предпринявшие, – собрали ничтожное число голосов).

В этих условиях Керенский решил провести 12—15 августа широкое Государственное совещание в Москве, на котором обнаружил все тот же раскол делегатов на два враждебных лагеря. При этом знать и кадеты уже делали ставку на Корнилова, устроив тому 13 августа восторженный и пышный прием. «На вере в вас, – заявил в приветственной речи правый кадет Родичев, – мы сходимся все, вся Москва. Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас!..».

Однако народ этот, по призыву большевиков, бойкотировавших совещание, объявил в Москве всеобщую забастовку, поддержанную даже буфетчиками Большого театра, в котором и проходило совещание, и делегатам пришлось самим заботиться о своем питании. Банкиры Путилов и Вышнеградский преподнесли Корнилову значительную сумму денег «на помощь созданию авторитарного государственного порядка, абсолютно свободного от социалистов». А московские извозчики и газовики оставили Москву без транспорта и света, погрузив древнюю столицу во тьму. Керенский в экзальтированной театральной речи, длившейся два часа, дал полную волю своему красноречию, обрушенному им на головы как левых, так и правых, но ни те, ни другие не вняли его увещеваниям и угрозам, а только укрепились в своем желании как можно быстрее с ним покончить. «Этот человек, – писал впоследствии Милюков, – хотел произвести впечатление силы и власти… В действительности он возбуждал только жалость».