Сергей Алексеев - Крещение Руси и Владимир Святой

Однако результат – редкий, если не единственный, в политике Ольги случай – оказался довольно плачевен. В 961 году германский король Оттон (тот самый, который вскоре получит от папы корону римских императоров и создаст новую, Священную Римскую империю) в ответ на просьбу Ольги отправил на восток епископом монаха Адальберта, проповедника небесталанного. Адальберт, строго говоря, подвернулся случайно, из-за смерти так и не отбывшего на Русь епископа Либуция. Сам он ехать не хотел и воспринял назначение с крайней обидой, как ничем не заслуженную ссылку. Адальберт прибыл в Киев – и почти сразу отправился восвояси, вроде бы «убедившись в тщетности своих усилий». Логичнее всего заключить, что языческая партия встретила Адальберта без приязни, а он воспользовался этим как поводом для отъезда. Не один немецкий хронист со слов Адальберта попрекает в этой связи язычников-русов. Но и те сохранили о нем не менее «благодарную» память. «И отцы наши не приняли этого», – скажет спустя десятилетия Владимир представителям Рима о латинском обряде.

Итак, у язычников, у «партии войны», имелось достаточно поводов к недовольству. Но и Ольга, помимо новообретенной веры, имела свои резоны. На собственном опыте она убедилась в непрочности молодого Русского государства. После катастрофы в Деревской земле требовалось накопить силы, а не растрачивать их в дальних походах. Из степи угрожали кочевые племена, на Севере ежегодный откуп «ради мира» едва удовлетворял норманнов. Уводить дружину из Киева в эти годы было большим риском. Миролюбие являлось не только данью религии или тем паче женской природе, но наиболее разумной политикой на тот момент. Христианство же давало возможность завязать новые связи, заключить новые союзы, войти во все ширящуюся семью европейских христианских государств. Как раз в те же годы, когда из Киева сбежал Адальберт, его более прилежные собратья обратили в христианство польского князя Мешко. Крепнущее Польское княжество постепенно становилось соперником Руси в славянском мире – тем паче что в лендзянских «Червенских градах» левобережья Буга, некогда плативших дань Игорю, интересы сталкивались уже впрямую. Мир, основанный на единоверии, хотя бы временный, здесь тоже был нужен как воздух.

Однако в конечном счете долгому миру Ольги настал конец. Святослав начал свои прославленные походы на восток и на юг. Мало принесли они Руси новых земель, но князя прославили на века как полководца и храброго воина. Впрочем, нельзя сказать, чтобы Святослав лишь бездумно воевал и служил одной войне, не ведая, что творит. Его деяниями были сокрушены два главных соперника Руси в Восточной Европе, наследники древних кочевых империй, – Хазарский каганат и Болгарское царство. На расчищенном месте сильнейшей осталась Русь.

Начав свои военные походы, Святослав добавил уверенности киевским язычникам. Быть если не христианином вообще, то христианским священником в Киеве стало небезопасно. Даже сама княгиня в последние годы держала при себе христианского пресвитера «в тайне».

В 965 году Святослав двинулся на северо-восток. Огнем и мечом пройдя зависимую от хазар Волжскую Болгарию, он спустился по Волге и разбил войска каганата. Столица хазар Итиль пала, каган погиб. Святослав занял важнейшую хазарскую крепость на Дону, Саркел, и превратил в русский оплот, Белую Вежу. Дань Руси обязались платить доселе зависимые от хазар вятичи. Затем Святослав двинулся на Кавказ. Он захватил хазарские крепости у Керченского пролива – Самкерц и Керчь. Это стало началом русской Тмутаракани. Затем он разгромил Аланское царство – мощнейшее государство Северного Кавказа – и подвластные ему адыгские племена. Весь восточный поход занял два года. Князь возвратился в Киев с богатой добычей и полоном.

Территориальные приобретения Святослава, повторим, были не слишком значительны. Он и не пытался обложить данью хазар, волжских болгар, аланов, адыгов. Однако князь, сознательно или нет, обезопасил, прикрыв русскими крепостями, торговый путь по Дону и через Азовское море. Кроме того, еще более важный Волжский путь оказался свободен от хазарских сборщиков пошлин, прежде весьма отягощавших русскую торговлю с Востоком, с прикаспийскими землями Ирана и с Хорезмом.

Следующий удар оказался направлен на юго-запад. В 968 году в Киев прибыло византийское посольство. Империя вступила в очередную войну с Болгарским царством, занимавшим теперь многие древние ромейские провинции. Обе стороны, несмотря на единоверие, уже десятилетиями вели борьбу на взаимное уничтожение. Теперь Византия решила обратиться за помощью к русам – пусть большей частью язычникам, но союзным. Святослав с готовностью откликнулся. Болгарская держава являлась еще одним, пусть менее угрожающим, давним соперником Руси. К тому же памятны были услуги, которые болгары некогда оказывали «грекам» во время походов русских князей на Византию. Следует отметить, что на Руси и спустя пару веков еще помнили, что болгары – давнишние «находники» из степей, покорившие местные славянские племена. То, что сами эти племена давно уже приняли болгарское имя, а завоеватели – славянский язык, то, что христианство сплотило славян и болгар в единый народ, на Руси заметили отнюдь не сразу.

Святослав выступил на Балканы и нанес армии болгарского царя Петра сокрушительное поражение. Петр вскоре умер, его сын Борис оказался в незавидной роли марионетки русского князя. Но отдавать болгарские земли Византии Святослав отнюдь не намеревался. Более того, он уже требовал от самих ромеев отдать ему все европейские провинции. В голове князя зароились амбициозные планы – объединить под своей властью Балканы, Чехию, Венгрию и Русь, сделать столицей болгарский Преслав и оттуда управлять всем востоком Европы.

Но в этот момент Киев впервые осадили печенеги. Эти кочевые племена давно уже беспокоили восточных славян своими набегами. Игорь воевал с ними. Однако до падения Хазарского каганата, сковывавшего силы кочевников, печенеги не дерзали глубоко забираться в русские земли и подступать к стенам самой столицы. Теперь Ольга оказалась запертой в обступленном городе с одной младшей дружиной. Ей удалось послать весть за Днепр, к воеводе Претичу, командовавшему дружиной «той стороны Днепра», то есть дружиной полянского племенного княжения в Переяславле. Претич, однако, лишь отпугнул печенегов, которые, опасаясь подхода Святослава, отошли от города. Наконец вернувшийся по призыву матери князь прогнал кочевников.

Ольга упрашивала сына остаться в Киеве и упрекала его в том, что из-за его далеких войн печенеги едва не захватили родной город со всей княжеской семьей. Послание киевлян своему князю гласило: «Ты, княже, чужой земли ищешь и блуждаешь, эту свою забросив. Едва ведь нас не взяли печенеги, мать твою и детей твоих. Если не придешь, не оборонишь нас, так еще нас возьмут. Или тебе не жаль отчины своей, и матери старой, и детей своих?» Святослав выполнил свой долг. Однако теперь его было не переубедить. Князь раскрыл перед матерью свои дерзновенные замыслы: «Не любо, – заявил Святослав, – мне жить в Киеве. Хочу жить в Переяславце и на Дунае, потому что там середина земли моей. Туда все блага сходятся – от греков паволоки, золото и вино, овощи различные, из Чехов и из Угров серебро и кони, а из Руси же меха и воск, и мед, и челядь». На это Ольга ответила только: «Видишь меня больную. Как хочешь от меня идти? Погреби меня и иди куда захочешь».