Дмитрий Бутурлин - История Смутного времени в России в начале XVII века

Между тем князь Шаховской неусыпно старался об устроении мятежнического ополчения в Путивле. Распоряжаясь именем убитого самозванца, он искал средства облегчить свои действия и хотел представить народу нового Лжедимитрия. В сем намерении он вошел в сношение с Молчановым, который, пробравшись до Самбора, продолжал и там выдавать себя за царя с согласия Марининой матери, находившей полезным для своей дочери распространять слух о спасении ее супруга. Шаховской звал Молчанова в Путивль и обещал ему подданство всей Северской земли. Но Молчанов был только смел на безопасное злодейство. Он не отважился выступить на поприще, где мог встретить угрожающую гибель, тем более что действительно он нисколько не походил на расстригу. Он был смугл лицом, бороду подстригал и имел усы довольно густые, нос покляпый и черные курчавые волосы; у Отрепьева же, напротив того, лицо было белое, нос широкий и волосы русые, а усов и бороды он вовсе не имел. Только у того и у другого было по бородавке на лице. Но у Молчанова бородавка находилась на щеке, а у расстриги возле носа. К тому же весьма многие в Москве лично знали Молчанова. Явиться в России казалось ему опасным. Но, чтобы не отказаться совершенно от выгод, предоставлявшихся ему готовностью северян признать его за своего государя, он рассудил послать вместо себя в Путивль человека отважного, который обещался мерами зверскими, но глубоко обдуманными дать решительный оборот замышляемым в пользу самозванца военным действиям.

Сей человек был Иван Болотников. Он родился холопом князя Андрея Телятевского. В молодости, увезенный татарами и проданный туркам, он несколько лет работал на галере. Получив свободу при помощи немцев, он отправился в Венецию 28. Тут узнал он о неустройствах, терзающих Россию, и, чувствуя в себе бесстрашие и способности необыкновенные, кои в смутные времена часто доставляют знаменитость даже людям низкого состояния, он решился искать личного счастья в бедствиях Отечества. Но, пробираясь через Польшу, он был захвачен и представлен Молчанову, которого в разговорах своих легко убедил, что никто лучше него не постигал, какими верными средствами можно ниспровергнуть законную власть в России. Болотников, одаренный от природы тонким и сметливым умом, хотя еще в молодости оставил Отечество, знал твердо внутреннее положение России и понимал, что для упрочения самозванства оно должно непременно опереться на ослепление многолюднейшего сословия в России. Основываясь на сем начале, он смело предлагал, отложив всякую умеренность, стараться возбудить мятеж в холопах и крестьянах и, пользуясь их естественной алчностью, их ненавистью к господам, порожденной нововведенным порабощением, вызвать их безнаказанно на грабеж и убийство. Злодейский замысел прельстил Молчанова; он с радостью принял обещание Болотникова в верности, подарил ему шубу, саблю и тридцать червонных и отправил его в Путивль с письмом, в коем убеждал князя Шаховского вверить ему начальство над собирающимся войском. Шаховской тем охотнее согласился исполнить желание самозванца, что сам не полагал себя способным к военному делу и не имел при себе ни одного опытного полководца.

Царь Василий, со своей стороны, занимался изысканием средств к усмирению мятежа, который хотя не весьма быстро, но постепенно распространялся в России. Города Кромы и Елец пристали к бунтовщикам, коих подметные письма явились даже на московских улицах. В письмах сих упрекали московских жителей в неблагодарности к Димитрию, укрывшемуся от их ударов, и угрожали возвращением его для наказания столицы не позже первого сентября 29. Очевидно, что злодеи имели тайных сообщников в самой Москве. Созвали всех дьяков и сличали руки их с почерком писем, но не могли открыть виновного.

Правительство, вынужденное оставлять безнаказанным скрытых врагов, намеревалось, по крайней мере, управиться с явными. Боярин князь Иван Михайлович Воротынский и стольник князь Юрий Никитич Трубецкой получили приказание собрать войско и с оным следовать за Оку 30. Но, обращаясь к наступательным действиям, царь несколько сомневался в успехе оных и не упускал также и приготовлений к обороне. По повелению его двадцать первого июля уставили пушками кремлевские стены и разобрали сплошной мост, ведущий к Кремлю 31. Вскоре потом почли благоразумным удалить из Москвы задержанных поляков. В столице оставили только одних послов. Мнишек с дочерью, сыном, братом и племянником и с панами Запорским и Дворжицким отправлены были в Ярославль; князь Вишневецкий в Кострому; хорунжий Тарло, супруга его, пан Павел Тарло и мать его старостина Сохачевская в Тверь; наконец, двое Стадницких, Немоевский, Вольский и Корышко в Ростов.

Не обнажая еще меча, Василий хотел испытать средства увещаний и силой духовной власти усовестить бунтовщиков. В сем намерении он послал в Северскую землю Пафнутия, митрополита Крутицкого, с архимандритами и игуменами 32. Но северяне не хотели слушать святителя. Столь же бесполезной оказалась посылка в Елец боярина Григория Федоровича Нагого, которому поручено было отвезти туда увещевательную грамоту сестры его царицы Марфы и образ святого царевича Димитрия, дабы разуверить блуждающих 33. Ельчане не менее северян упорствовали против истины.

Оставалось прибегнуть к оружию. В междоусобиях первая встреча часто решает участь войны. Но царские воеводы не поняли важности начальной неудачи; они как будто накупались на поражение безрассудными своими распоряжениями. Вместо того чтобы действовать в совокупности для нанесения решительного удара, они не только разделили свои силы, но приблизили к неприятелю именно слабейшую часть оных. Князь Воротынский, оставя один из трех полков своих в Орле, под начальством князя Ивана Михайловича Борятинского, сам с двумя прочими полками, составляющими главный отряд, обложил Елец после удачного сражения против жителей, силившихся не допускать его к городу; стольник же князь Трубецкой 34с пятитысячным войском осадил Кромы 35.

Болотников не преминул воспользоваться сей ошибкой. Набрав двенадцать тысяч человек в Путивле, он быстро двинулся с ними к Кромам и под сим городом, разбив наголову Трубецкого, отбросил его на Орел. Путивльцы ругались над пленными, называя царя Василия в насмешку шубником, а их самих цареубийцами, некоторых из них утопили, а других избили плетьми до полусмерти и дерзко отпустили в Москву.

Последствия Кромского сражения были ужасны. Казалось, что полк Борятинского, усиленный остатками Трубецкого, мог бы еще удержаться в Орле. Но находящиеся в сем войске служивые люди новгородские, псковские, великолуцкие, торопецкие и замосковных мест, видя в жителях Орла и прочих украинских городов несомненную наклонность к самозванцу, до такой степени упали духом, что оставили постыдно хоругви свои и разошлись под домам, несмотря на увещание воевод, кои, обессиленные их бегством, нашлись вынужденными отступить к Калуге. Робость часто бывает прилипчива. Князь Воротынский при первом известии о происшествиях под Кромами и в Орле также смутился и, вероятно, опасаясь быть отрезанным от Москвы, поспешно снял осаду Ельца и направил свои войска на столицу; но пагубный пример ратных людей Борятинского и Трубецкого подействовал и на его воинов, которые на пути по большей части разбрелись 36. Таким образом, остались обнаженными обширные области, где общая нелюбовь к правительству готовила уже измену. В самом деле, лишь только царское войско исчезло, то бунт распространился повсеместно. Многие города спешили отложиться от царя назло Москве, избравшей его без их ведома; воевода Григорий Сунбулов и дворянин Прокопий Ляпунов возмутили Рязань с пригородами, а епифанский сын боярский Истома Пашков то же учинил в Туле, Веневе и Кашире 37. Во всех сих городах дворяне и дети боярские ополчались за Димитрия и намеревались содействовать Болотникову в предприятиях его против столицы. Не участвующий в измене рязанский наместник, боярин князь Черкасский, был схвачен и отправлен в Путивль.