Дмитрий Володихин - Московский миф

Юность Москвы смолиста. Она прошла в сосновом раю. Если подняться на Боровицкий холм и оглядеть открывающиеся дали, один бор вставал за другим. И сам-то холм этот, как видно по названию, издревле был покрыт бором. Меж лесами открывались пряди неспешных, равнинных рек, разметавшихся по глухому болотистому краю, словно волосы красавицы, задремавшей на поляне. Заливные луга и косогоры обрамляли их неторопливый бег. Плыл над ними запах смолы, хвои, цветущих трав.

Аромат смолы усиливался, когда падали под ударами плотников великаны, зачарованные собственным отражением на речной глади. И зло шипела смола, когда пылали кремлевские стены, подожженные неприятельской рукой…

XII и XIII века приводили в Москву разных князей. Но все они видели в этой лесной дурнушке временное благо, не более того. Пересидеть на Боровицком холме скорбные коленца судьбы, дождаться более выгодных обстоятельств да улететь из сосновой обители на поиски солидной добычи – вот мысли и действия древнейших князей московских. Они тут больше гостили, чем княжили.

От начала Руси на протяжении многих веков князья наши были подобны стае ворон: перелетали с гнезда на гнездо, отыскивая для себя удел побогаче, клевали друг друга, не в силах смириться с богатством соседей, а когда самое уютное гнездо – великокняжеский стол – оказывалось вакантным, вся огромная стая с карканьем поднималась в воздух, устраивала побоище и вновь «переделивала» гнездовье. Кого интересовал укреплённый пункт в лесной глуши – Москва? Князья, которым доставалась эта земля, надолго тут не задерживались, отыскивая более почётные и богатые княжеские города.

Первая действительно крупная историческая фигура в московской истории, человек, способствовавший превращению «ручейка» в «реку», – князь Даниил Александрович (1261–1303). У него на глазах и отчасти его усилиями одна эпоха в судьбе Руси ушла в прошлое и сменилась совершенно другою. Его державная манера во многом определила стиль всей будущей московской политики.

В конце XIII столетия незавидный московский удел достался Даниилу – младшему сыну прославленного полководца Александра Невского, канонизированного Церковью. Его поставили княжить на Москве в младенческом возрасте. Лишь с 1277 года он – действительный полноправный властитель. Княжение Даниила принесло громадную перемену.

Собственно, именно при нём и появилось Московское княжество как постоянно существующая, неэфемерная политическая реальность.

Вся Северо-Восточная Русь тогда была страшно разорена Батыевым нашествием, данями и карательными экспедициями ордынцев. Старые города не могли дать ни прежнего почета, ни прежних доходов, ни прежней ратной силы. Люди уходили оттуда на запад – прежде всего в Тверь и Москву. Именно там набухали новые центры силы. Но старшие родичи Даниила Александровича, в том числе его братья, всё ещё пытались играть в старинную «воронью игру». Стольный город Владимир манил их призрачной древней славой, землями, с которых еще можно было выжать кое-какие средства, а также формальным старшинством, положенным великому князю владимирскому над прочими князьями Северо-Восточной Руси.

Даниил Московский избрал иную политику.

Он прежде всего был рачительным хозяином Московского края. Впоследствии его многие так и называли: «Хозяин Москвы». Он смиренно удовольствовался той землей, которую Господь отдал ему под руку, не делал попыток сменить доставшееся ему княжение на другое, но упорно старался расширить владения, понемногу приобретая соседние города. В наши дни историки назовут эту стратегию «тихой экспансией». Очень точно! Пока братья-Александровичи истощали силы в междоусобицах, водили на Русь ордынские рати, ссорились из-за великого княжения, Даниил тихо умножал собственное достояние. На этой стезе он и проявил свой политический дар.

Удачно выбрав союзников, он присоединил к Москве Можайск.

Видимо, при нём же власть московского князя распространилась и на Дмитров [5] Видимо, позднее он вышел из состава Московского княжества, чтобы вернуться туда гораздо позднее. .

Самым удачным приобретением князя стал Переяславль-Залесский. Ради того, чтобы получить этот богатый город, Даниил Александрович пошел на сложную политическую комбинацию. Новгородцы, нуждавшиеся в князе – защитнике с сильной дружиной, предложили ему власть над городом. Это сулило значительные выгоды: Новгород обыкновенно принадлежал великому князю, старшему на Руси, поэтому княжение в нём считалось весьма почётным. За него боролись и даже вели настоящие войны. Теперь великие доходы от тамошнего княжения достались князю московскому и какое-то время обогащали его землю. Но Даниил Александрович совершил неожиданный и очень характерный для его политического почерка шаг: он уступил новгородское княжение своему племяннику Ивану Переяславскому – и взамен приобрел прочный союз с ним. А впоследствии бездетный князь Иван завещал Переяславль-Залесский дяде. Конечно, нашлись охотники оспорить завещание, но Москва сумела защитить новое приобретение и дипломатическими методами, и вооруженной рукой.

Вместе с тем князь Даниил не был сторонником междоусобных браней. Он, бывало, выходил с полками, но предпочитал заключить мир. Русской земле, разоренной, обезлюдевшей, каждое новое пролитие крови стоило исключительно дорого… Московский князь видел и очень хорошо понимал это, а потому воздерживался от братоубийственных столкновений. Видимо, именно от Даниила Александровича унаследовало эту нелюбовь к войнам большинство потомков – князей Московского дома. Общая их черта – уповать в большей степени не на военную силу, а на интригу и дипломатию. Они боролись за расширение Московского княжества хитростью, удачными «куплями» новых земель, выбором сильных союзников, а в поход снаряжались лишь по крайней необходимости. При всём том «своё» Даниловичи обороняли до последнего, и если теряли что-нибудь, то впоследствии непременно возвращали.

От Даниила Александровича пошла династия людей сильных, упрямых, прижимистых хозяев, искусных дипломатов. Тут что ни личность, то всё – яркий человек. Лучшие из Даниловичей предпочитали точный расчет пустому ухарству, умели выждать и нанести удар в наилучших обстоятельствах, отыскивали наилучших помощников для осуществления своих планов, разумно использовали чужую силу себе на благо. Как прирожденные шахматисты, они играли в большую политику, высчитывая «хода» на много лет вперед.

Другие княжеские семьи блистали подвигами. Древний дружинный дух, бродивший по Руси с отдаленных языческих веков, далеко еще не рассеялся. Бесшабашная лихость, удальство, богатая добыча и боевая слава милы были сердцу князей и их воинов. Историки особенно любят сравнивать династии тверских князей и московских, мол – вот герои, а вот пошлые скопидомы… Но тверская сила, неразумно растраченная тамошними князьями в боях и восстаниях, безвестно сошла с исторической арены. Московский дом силу не тратил, а непрерывно копил… В итоге Тверь, славная и богатая, сошла с исторической сцены. Тверские государи принадлежали к древней породе дружинных вождей, храбрецов и «резвецов», людей рыцарственных, но нерасположенных думать о благе собственных владений. Государи московские, скорее, политики. Личная слава их мало интересовала; для них важнее было процветание семьи и всей земли.