Геннадий Карпов - История борьбы Московского государства с Польско-Литовским. 1462–1508

Читая подобные послания и слушая посольства великого князя, приверженцы Москвы прямо указывали, что, ссорясь с великим князем, новгородцы навлекут на себя войну, которой не было, а соединение с Литвой есть связь с латинством.

Поэтому волнения продолжались и веча не прекращались в Новгороде; Литовская партия нанимала мужиков-вечников и не хотела слушать ни посла митрополита, ни посла великого князя, толкуя то, что Новгород сам себе государь; так говорит Московская летопись 48. Так дело шло до марта месяца, когда князь Михаил Олелькович поехал из Новгорода к себе в Киев. Псковский летописец рассказывает о том, что пребывание Михаила Олельковича в Новгороде обошлось очень дорого новгородцам, как относительно кормов, так и даров, и что он когда ехал из Новгорода, то в Русе пограбил оброки, да от Русы до Литовского рубежа воевал области, захватывая не только имущество, но и жителей в плен, и все это привел с собой в Литву. К этому рассказу тот же летописец прибавляет о новгородцах: «Все это они делают, не исполняя старин в отношении к своим государям, великим князьям, а помощи себе требуют от литовских князей и от самого короля, и тем подвергают себя таким убыткам, а от великого князя немилосердие и великую нелюбовь сами наводят на себя и на свои волости кровопролитие».

В конце марта из Москвы было отправлено еще послание митрополита в Новгород. В послании говорилось, что после дачи опасных грамот и его митрополичьего первого послания «новгородцы великое земское дело отложили и по опасным грамотам не приехали; теперь мы слышим, что у вас в молодых людях, которые не навыкли доброй старине, как стоять и побороть по благочестии, а иные из них, не имея доброго научения своих отцов, благочестивых родителей, потому что по смерти их остались ненаученными, собираются в сонмы и стремятся на многие дела и великое земле неустроение: не тишину, а великий мятеж, думая ввести и раскол в Церкви, оставивши православие и старину, приступить к латинянам. Ты, нареченный владыка, ничего ко мне об этом не пишешь, а вы, старые посадники и тысяцкие, бояре и купцы, и весь Новгород, православие поберегите и старшие молодых научите, а лихих остановите» 49. Но ни это вторичное послание митрополита, ни посылка о том же великого князя не вели ни к чему, и в Новгороде стояла смута. Партии, как видно, боролись, но окончательного верха никто не брал из них. Московская летопись говорит, что нареченный архиепископ хотел сдерживать волнения, но ничего не мог сделать и поэтому даже хотел уйти обратно в монастырь, но его не пустили.

Новгородцы шумели на вече, но ничего не предпринимали, Иван же Васильевич решился начать дело. Он послал в Новгород складную грамоту, прописавши в ней неправды и измены новгородцев к нему и объявляя, что сам идет на них ратями. Пред посылкой разметной грамоты, Иван Васильевич советовался с братьями, боярами и другими лицами, идти ли на Новгород ратью летом или отложить поход до зимы. Решено было выступить летом. Вопрос о времени похода был весьма важен, потому что Новгород летом считал себя безопасным от нашествия врагов, так как был закрыт почти со всех сторон реками, озерами и болотами, непроходимыми летом. Прежние великие князья когда ходили на Новгород летом, то теряли много людей; однако же решено было идти летом. К этому принуждали два обстоятельства: во-первых, в Москве наверное знали, что у Казимира было дело на Западе, а именно, избрание его сына на Чешский престол. Второе, что заставляло идти на Новгород летом, это отношения Ивана Васильевича к степнякам. Видно, что Иван Васильевич в этот год находился в мирных отношениях к Золотой Орде; однако, в летописи записано, что Казимир, еще в конце 1470 года, послал к царю Ахмату своего татарина, Кирея Кривого, со многими речами и обговорами на великого князя. Кирей предлагал дары царю и его князьям и челом бил от короля, чтобы вольный царь пожаловал пошел на московского великого князя со всей своей ордой, а король пойдет со всей своей землей. Татарский князь, Темир, и другие князья стояли за королевское дело, но царь продержал Кирея до осени 1471 года и отпустил его к королю ни с чем, летописец говорит по этому случаю, что не сбылась мысль окаянных, а царь сделал это ради своих зацепок. Но можно предположить, что и Ивану Васильевичу эти зацепки чего-нибудь да стоили.

Пославши в Новгород разметные грамоты, Иван Васильевич вместе с братьями приготавливался к походу и в то же время послал в Тверь к великому князю Михаилу Борисовичу, прося помощи на Новгород, а в Псков отправил своего дьяка сказать, чтобы псковитяне садились на коня, шли бы на своего брата, Великий Новгород, и послали бы туда разметные грамоты. Дьяк требовал от псковитян, чтобы они скорее садились на коня и шли бы с ним в землю Великого Новгорода воевать. Псковитяне обещались, что пойдут, как только услышат, что рать великого князя в Новгородских землях. В то самое время, когда в Пскове был московский посол, новгородцы прислали к псковитянам своего незначительного боярина Подвойского, и не с поклоном, не с челобитьем, но гордо говоря: «Врекаетесь ли пособить нам против великого князя?» Псковитяне подумали и, положив упование на Бога по здоровью великого князя, послали в Новгород разметную грамоту. Эти события были в конце мая и начале июня 1471 года 50.

Между тем Иван Васильевич делал распоряжения к походу: 31 мая отправил войска в Двинскую землю и на Вятку 51, 6 июня были отправлены воеводы, князь Данило Холмский и Федор Давидович, с войсками великого князя и детьми боярскими князей Юрия и Бориса Васильевичей; воеводам приказано было идти к Русе; 13 июня был послан князь Василий Оболенский-Стрига с войсками великого князя и многими татарами царевича Дарьяна; им было приказано идти к Вышнему Волочку, а потом по Мсте. Князь Андрей Васильевич Большой и сын великого князя Иван остались охранять Москву; другим своим братьям и князю Михаилу Андреевичу Верейскому великий князь приказал идти со своих вотчин разными дорогами к Новгороду. 20 июня выступил сам Иван Васильевич с главной ратью. Всем войскам дозволено было в Новгородских землях воевать, жечь, сечь и в плен вести; ограничены в подобных действиях только татары. Войска, как только вступили в новгородские владения, то и начали приводить в исполнение данное им дозволение. Кроме войска, Иван Васильевич хотел поражать еще другим оружием: он взял у своей матери дьяка Степана Бородатого, который хорошо знал летописи и поэтому, когда придут к великому князю новгородцы, должен был им говорить по летописям, как они изменяли предкам великого князя 52.

В Торжке пристали к великому князю войска тверские, для помощи против Новгорода; здесь же встретили великого князя ехавшие к нему псковские послы с известием, что псковитяне сложили к Новгороду крестное целование и все готовы к войне; великий князь отпустил послов с приказом, чтобы псковитяне шли немедленно воевать. Но еще, прежде чем псковские послы приехали из Торжка домой, в Петров день (29 июня) в Псков приехал с дружиной, во 100 человек, боярин Зиновьев; он был отпущен князем Холмским из Русы. Зиновьев говорил, чтобы псковитяне садились на коня, потому что он отпущен к ним великим князем в воеводы, а рати великого князя уже Русу извоевали и пожгли, а великому князю в самый Петров день быть в Торжке. Как доказательство начала войны, Зиновьев привел 300 лошадей новгородского плену и всех их распродал псковитянам. Псковитяне начали собираться и 10 июля выступили из своего города; 12 июля к ним приехали и послы, ездившие к великому князю и отпущенные им из Торжка, а с ними боярин Кузьма Коробьин с 150 человек. Коробьин говорил: «Великий князь в Петров день был в Торжке, а на вторую неделю быть ему в Русе, и вы бы, по его наказу, выступали в Ильин день (20 июля), или не более, как неделю спустя». Но псковитяне в этот же самый день (12 июля) начали воевать Новгородские волости.