Зарема Ибрагимова - Царское прошлое чеченцев. Наука и культура

Длительное проживание в непосредственном соседстве не могло не сказаться не только на бытовом, военном, экономическом и другом уровнях, но даже в известной мере на этническом типе. «Терские ведомости» (1892 г.) сообщали: «Браки между горцами и казаками составляли в стародавнее время самое заурядное явление, и путем смешения образовался особый тип гребенского казака. Поразительная физическая красота и крепость этого типа общеизвестна… Сплошь и рядом средь казаков часто попадается тип красавца-горца». Казаки в социокультурном плане были недостаточно абстрагированы в годы Кавказской войны от противника. «В дореформенный период, несмотря на боевые действия, часть казаков сохраняла в горах кунаков и родственников, знала их язык, обычаи. В условиях противостояния некоторые из казаков колебались между двумя культурами, демонстрируя признаки маргинальной этнической идентичности». Широкую известность получило, например, «дело Атарщикова», сотника, перебежавшего на сторону горцев и в 1840-е гг. не только активно принимавшего участие в военных действиях на их стороне, но и ведшего пропагандистскую работу среди казачества, солдат и офицеров царской армии, призывая последовать его примеру. Исследователи отмечают, что данный случай не был единичным – казаки действовали, в том числе и в качестве командиров отрядов на стороне горцев вплоть до окончания Кавказской войны 297. Особая связь всегда сохранялась между Кавказом и Польшей. Не случайно тогда утвердилась поговорка: «Кавказ это наша Польша в Азии, а Польша это наш Кавказ в Европе». Поляки, не имея успех на собственной территории, формировали отряды для участия в боях на стороне Шамиля. Их довольно много было в имамате в годы Кавказской войны 298.

Основой развития хозяйственно-культурного взаимовлияния между чеченцами, с одной стороны, и русским населением Терека в лице казачества – с другой, была реальная взаимозависимость и взаимозаинтересованность, возникшая в процессе укрепления многовекового соседства. В XVIII в. многие гребенские казаки хорошо знали северокавказские языки, в том числе и чеченский. Интересно отметить, что чеченцы стремились обучать своему языку даже русских пленных. Документ 1757 г. рассказывает, что пленного казачьего мальчика «хозяева содержат в хороших условиях и обучают по-татарски грамоте». В тоже время в чеченском языке был усвоен ряд слов, которые по форме и значению совпадают с русскими 299.

Именно Кавказская война отличалась тем, что на форму и оружие русской армии оказали особое внимание военно-культурные традиции местных народов. Вместо ранцев солдаты стали использовать холщовые мешки, а сапоги, которые они берегли для парада, заменялись на кожаные горские чувяки и шерстяные портянки, перевязанные до колен ремнями. Это была наиболее целесообразная обувь по своей простоте, дешевизне, легкости и способности быстро высушиваться. На Кавказе у офицеров считалось большим шиком иметь под сюртуком толковый бешмет и на поясе кинжал 300.

Начиная с 1800-х гг., и более активно – с 1810-х гг., в ходе военных действий, многие офицеры русских войск на Кавказе начали сочетать предметы своего обмундирования с элементами горского национального костюма и вооружения, или же полностью заменять форменный мундир данным комплектом. Не обращал внимания на строгое соблюдение формы и М.Ю. Лермонтов, дважды служивший на Кавказе. Белая холщовая шапка, вечно расстегнутый сюртук, из-под которого выглядывала красная канаусовая рубаха – таким он запомнился сослуживцам. Во время поездок по Кавказу поэт проявлял большой интерес ко всему, что его окружало. Стараясь запечатлеть все виденное, он много рисует: «Я снял на скорую руку виды всех примечательных мест, которые посещал, и везу с собой порядочную коллекцию…», – писал Лермонтов С.А. Раевскому с Кавказа. Известно, что многие из своих рисунков Лермонтов дарил друзьям, знакомым 301.

Мода на кавказское оружие и одежду получает широкое распространение среди нижних чинов, и даже прислуги. Многие офицерские слуги и войсковые маркитанты «были в черкесском платье»: папахи, архалуки (бешметы), чекмени (черкески) и бурки. В целом, причину перехода на местные образцы и казаков, и гражданского населения, и военных предугадать нетрудно: они были красивы, удобны и приспособлены как нельзя лучше, к местному климату и роду войны. В красоте и одновременно простоте и надёжности кавказской одежды – залог её исключительной популярности среди офицеров Отдельного Кавказского корпуса.

Статистические данные о потерях русской армии во время Кавказской войны свидетельствует о том, что не боевые потери в десятки, а в ряде случаев в сотни раз, превышали боевые. Одна из причин такой смертности заключалась, отчасти, в недостатках военной формы, которая не во всем соответствовала своему защитному назначению. Так, например, белоснежная амуниция выглядела очень эффектно, но лучшей мишени, чем скрещенные на груди перевязи трудно было найти, особенно в условиях боев на пересеченной местности. В Приказе по войскам Кавказской линии и Черномории от 19.01.1849 г. за № 1, в связи с большим числом обморожений из-за отсутствия теплой обуви и очень тесных сапог у нижних чинов, предписывалось при зимних экспедициях обращать внимание, прежде всего на обувь 302. Долгожданная форма, более пригодная для войны на Кавказе, была введена непростительно поздно. Тридцать лет понадобилось официальному Петербургу, чтобы решиться на такой шаг. Для сравнения скажем, что во время Египетского и Сирийского походов Наполеону достаточно было нескольких месяцев для разработки и внедрения специальной формы, учитывавшей условия театра военных действий.

Еще в 1818 г. генерал А.П. Ермолов предлагал заменить на Кавказе униформу: «Одежду для солдат предлагал я более с климатом согласованную, различествующую от теперешней, всюду единой для знойной Грузии и для Камчатки ледовитой», – вспоминал впоследствии А.П. Ермолов. Однако на эти предложения из Петербурга ответа не последовало. Столица империи была охвачена «парадоманией»; русских самодержцев заботило, главным образом, чтобы она соответствовала европейской военной моде, была красивой, яркой, а потом уже удобной и функциональной. В таких условиях А.П. Ермолову оставалось только одно – взять инициативу в свои руки, а точнее, передать ее в руки офицеров и нижних чинов, которые теперь получили возможность обмундироваться так, как того требовала конкретная боевая обстановка.

4 июня 1850 г. гражданским чинам, находящимся при войсках Отдельного Кавказского корпуса, а 7 июля 1852 г. и чиновникам, состоящим при штабах и управлениях этого корпуса, было разрешено носить новое обмундирование по форме, утвержденной для войск на Кавказе. Вместо мундира им полагался полукафтан, низкая круглая папаха вместо шляпы и сабля на плечевой портупее. Такая форма устанавливалась исключительно на время нахождения чиновников на Кавказе 303.