Владимир Симиндей - Огнем, штыком и лестью. Мировые войны и их националистическая интерпретация в Прибалтике

Так как у Румынии до 1934 г. не было дипломатических отношений с Советским Союзом, то именно Варшава в этот период была главным источником алармистских сведений о маневрах советской дипломатии, настроениях коммунистического руководства и военном строительстве в СССР, а также площадкой для переговоров (безрезультатная советско-румынская конференция сентября – октября 1921 г.), что вполне устраивало польских политиков и льстило их самолюбию. Кроме того, именно в Варшаве до 1929 г. находилась резиденция румынского посла, отвечавшего за связи с Латвией, Литвой и Эстонией.

Мотором укрепления румынско-латвийских связей на антисоветской основе стал новый посол Румынии в Риге, будущий глава внешнеполитического ведомства фашистского правительства «Железной гвардии» (сентябрь – декабрь 1940 г.) принц Михаил Стурдза, занимавший этот пост с 1929 по 1935 г. В Риге при французском и польском посредничестве, больше походившем на строгий и ревностный надзор, проводились встречи М. Стурдзы с советской делегацией во главе с Борисом Стомоняковым, на которых в 1931–1932 гг. предпринимались попытки заключить договор о ненападении. Однако из-за не потерявшего принципиальности и актуальности для Москвы мирного разрешения вопроса об оккупации и аннексии Бессарабии [93] Стати В. История Молдовы. Кишинев, 2003. С. 348–349; Мельтюхов М. И. Бессарабский вопрос между мировыми войнами 1917–1940. М., 2010. С. 158–162. переговоры румынской стороной были прерваны.

Ситуация изменилась только с назначением на пост министра иностранных дел Румынии Николае Титулеску в октябре 1932 г., у которого не сложились доверительные политические и личные отношения с главой польского МИД Юзефом Беком. За разногласиями последовала определенная эмансипация Бухареста от польской опеки, позволившая Румынии нормализовать контакты с Литвой и установить дипломатические отношения с Советским Союзом в июне 1934 г., несмотря на сохранение противоположных позиций по «Бессарабскому вопросу». [94] Angels F. Starp paralēliem spoguļiem: Rumānijas un Latvijas attiecības starpkaru laikā // Latvijas Arhīvi, 1999, Nr. 4. 89., 90. lpp.

При этом посол Стурдза, будучи политиком откровенно фашистских и антисемитских взглядов, возлагал большие надежды на укрепление личной власти премьер-министра Латвии К. Улманиса, с которым у него сложились дружеские отношения. Он горячо приветствовал государственный переворот 15 мая 1934 г., всячески восхваляя режим Улманиса в своих депешах в Бухарест.

Общие и особенные тенденции в фашизации стран Центрально-Восточной Европы, включая Прибалтику, рассматривает канадский украинский историк Иван-Павел Химка, отметивший следующие важные нюансы: « Обращение к опыту Румынии позволяет задуматься и о том, являлись ли черты восточно-центральноевропейского фашизма специфическими именно для этого региона? Можно выделить три наиболее явные характеристики легионистского движения: антисемитизм, антикоммунизм и самодисциплина. Антисемитизм играл важную роль во французском и немецком фашистских движениях, но не в Италии. С другой стороны, в Восточно-Центральной Европе просто не было такого варианта фашизма, который не включал бы сильный антисемитский компонент, особенно проявлявшийся в годы войны, в период альянса с германскими национал-социалистами. Антисемитизм был маркой фашистского движения в Румынии с его зарождения в 1920-х годах и никогда не ослабевал» . [95] Химка Дж. – П . О значении ситуационного элемента в восточно-центральноевропейском фашизме // Ab Imperio, 2010, № 4. С. 108–109.

Следует отметить притягательность для прибалтийских властителей отдельных аспектов самой нацистской доктрины, ее реализации на практике. Так, латвийский историк Айварс Странга отмечает, что К. Улманису, посетившему 8 сентября – 18 октября 1933 г. нацистскую Германию для лечения, очень понравилась «волна восторга и электризации», сочетавшаяся с поклонением масс фюреру («отдельный человек – абсолютное ничто») и изгнанием евреев из государственных структур, учреждений культуры и образования. При этом «вождь» давал не только лестные характеристики фюреру и устанавливающемуся нацистскому режиму, но и сделал замечательный в своей «прозорливости» вывод о том, что «новой Германии» бояться не стоит – «войны не будет». [96] Stranga A. Ebreji un diktatūras Baltijā (1926–1940). Rīga, 2002. 164., 165. lpp.

На практике идейные заимствования и собственные идеологические «находки» прибалтийских авторитарных диктатур привели к созданию специфических структур и обкатке практик, объективно сближавших официальные Каунас, Ригу и Таллин с такими недемократическими режимами, как фашистские и нацистский. Например, в Латвии это вылилось в создание системы «камер» как органов надзора за объединениями торговцев, промышленников, ремесленников, сельхозпроизводителей и представителей «свободных профессий», монополизацию производства и торговли в руках «надежных» латышей, принудительную национализацию, выдавливание с рынка представителей «нетитульных» национальностей. По итогам государственного переворота 15 мая 1934 г. были распущены все политические партии, упразднен Сейм, частично ликвидированы самоуправления, прекращено («приостановлено») действие Сатверсме (конституции), закрыты многие печатные издания, запрещены собрания и демонстрации, задержаны более 2 тыс. человек, часть из которых была направлена в концентрационный лагерь в Лиепае. Репрессии затронули и конкурентов К. Улманиса по силовому сценарию захвата власти в ультраправом лагере: запреты политической деятельности и аресты распространялись на активистов фашистских организаций «Перконкрустс» Г. Целминьша и «легионеров» В. Озолса.

Хотя Карлис Улманис не инициировал физическое уничтожение евреев и пресекал несанкционированное насилие, но после переворота 15 мая 1934 г. у многих из них отнимались разрешения на работу адвокатами и врачами, им больше не могли принадлежать предприятия в ряде отраслей экономики. Под нажимом нацистов из Латвии постепенно выдавливались иностранные компании с еврейским капиталом.

Брутальная риторика «вождя» не сопрягалась с кровавыми расправами – он предпочитал создавать для недовольных невыносимые условия существования, практиковал аресты, тюремное заключение и высылку из страны оппозиционеров, следил с помощью агентов Политуправления полиции за их активностью в эмиграции, лишал подданства. В частности, гражданство ЛР было отнято даже у бывшего министра иностранных дел (1926–1928), депутата Сейма четырех созывов и посла во Франции (1933–1934) Ф. Циеленса, остро критиковавшего «вождя» в зарубежных изданиях. В период диктатуры Улманиса официально не был приведен в исполнение ни один смертный приговор политического характера, хотя некоторые левые активисты получили тяжкие травмы или погибли при загадочных обстоятельствах.