Сергей Парамонов - Откуда ты, Русь? Крах норманнской теории

Возможно, что самое упоминание вызвано зрительным впечатлением: с высокой городской стены Путивля Ярославна видела обширные пространства к югу волнуемого ветром ковыля – отсюда и обращение к ветру.

Ковыль – растение южных степей, указание совершенно точное (очевидно, фальсификатор понимал кое-что и в географии растений!).

«А Игорь князь горностаем поскочи к тростнику» (697–699). Известно, что Овлур ждал князя с конем за рекой. Летопись называет ее Тор. Речка эта маленькая, степная и, как все степные реки, у берега заросли камышом (тростником). Через этот камыш и бросился князь Игорь через речку к Овлуру.

Опять совершенно точная деталь: на берегах северных рек тростника нет, как нет его на берегах быстротекущих рек юга. Тростник именно характерен для степных рек с их сравнительно медленным течением (как умудрился все это сообразить мнимый фальсификатор, сидя на берегу Невы или Москвы-реки, – трудно догадаться!).

Этими четырьмя примерами все упоминания о растениях исчерпываются, но все они точны и подходят к месту действия. Слабое упоминание растений можно поставить прежде всего в связь с сюжетом «Слова»: поход далек от мирного земледелия.

Зато животные упоминаются очень часто, и как подробности действительности, и как образы для сравнения. Это вполне понятно: человек того времени много занимался охотой в мирное время, ибо это было не только развлечением, но и пробой физических и духовных сил, упражнением, своего рода боевой подготовкой, ибо одолеть тура, лося или медведя не так-то легко, просто и безопасно.

С другой стороны, охота была важным промыслом, ибо шкуры зверей играли роль денег, а добывание и заготовка запасов мяса часто бывали связаны с организацией походов, о чем мы имеем совершенно определенные данные.

Во время охот и походов человек того времени изучал природу точнейшим образом, так как часто успех охоты, а иногда и похода зависел от знания ее. Знаток ее по поведению зверей и птиц, по разным иным признакам мог узнавать о присутствии врага и быть оповещенным еще прежде, чем он его видел.

В «Слове» упоминаются прямо или косвенно следующие млекопитающие (звери и зверьки): тур (6 раз), волк (9 раз), далее по одному разу: лисица, бобр, горностай, пардус (рысь?). Сомнительно указание о белке (2 раза), а также, что понимать под «лютым зверем».

Обращает на себя внимание прежде всего тур. «Слово» употребляет его как эпитет силы и смелости; «буй тур Всеволод» (90, 202, 207, 213, 783), «скачють акы тури» (476). И действительно, тур, дикий бык, прародитель нашего домашнего быка, сохранивший наиболее чистую кровь в современной породе «серого украинского скота» и родич зубра, был мощным и диким животным.

Нельзя не упомянуть, что Малиновский и другие переводили тура, как «вол», что является ужасной профанацией: дикое, мощное, злобное, волевое животное отождествить с вялым, ленивым, бесхарактерным оскопленным быком!

Охота на тура была нелегка и опасна. Тур занимал видное положение в представлениях человека того времени, и в «Поучении» Мономаха детям мы не раз встречаемся с упоминанием о туре.

Вместе с тем тур является характерным животным именно той эпохи. Вскоре под влиянием культуры человека он резко уменьшается в числе и, наконец, и вовсе исчезает в диком состоянии, т. е. гораздо раньше своего родича, зубра.

Автор «Слова» не только исторически верно приводит тура, но и удачно использует его как сравнение: огромные быки, дикие, сильные, стремительно скачущие, неудержимые в своем беге, были очень образным сравнением для русичей в нападении.

Далее, самое сравнение: «скачють акы тури» – сравнение не шаблонное, а совершенно оригинальное. Если мнимый фальсификатор «Слова» еще мог кое-что вычитать о туре и верно применить его, то способ бега этого животного оставался несомненно для него скрытным.: ведь к началу XVIII столетия даже имя этого животного стерлось из памяти и его переводили, как «вол»!

Не менее тонко сравнение движений Игоря во время бегства с ловким, невероятно гибким и быстрым горностаем: «горностаем поскочи к тростию» (698). Для не натуралиста «горностаем» – это только слово, не более, но для того, кто видел движения горностая, понятно какое образное сравнение употреблено.

И действительно, Игорю приходилось убегать и красться подобно горностаю, – ведь убегал он из-под стражи, из середины половецких веж, заметить его могли очень легко.

И здесь автор «Слова» не трафаретен, не повторяет уже избитых сравнений, а дает совершенно новые поэтические образы (удивительный знаток природы, о, проф. Мазон, был этот неведомый фальсификатор!).

«Лисици брешуть на червленые щиты» (134), – указание точное, ибо лисицы не лают, а «брешут» и для передачи этого звука имеется особое слово. Автор «Слова» в природе, как рыба в воде, – он знает отличие звука, издаваемого собаками и лисицами (и это знал паркетный кавалер, продукт Екатерининской эпохи, по мнению проф. Мезона!).

Приводя и обычный эпитет «серый волк» или вообще упоминая волка (18, 108, 170, 594, 607, 611, 703, 710), певец не может не указать характерной черты волка: «волки в овраге грозу (т. е. беду) возвещають» (131).

К сожалению, выражение «босым волком» осталось окончательно не расшифрованным, однако есть все основания думать, что и здесь кроется новое, не шаблонное сравнение. Возможно, что здесь подразумевается бесшумная поступь волка. Возможно, что в выражении «лютым зверем» (518) подразумевается также волк, однако, что означало выражение «лютый зверь», окончательно не установлено.

В «Поучении» Мономаха говорится: «…два тура метали меня на рогах с конем вместе; олень меня бодал; два лося – один ногами топтал, другой рогами бодал; вепрь оторвал у меня меч с бедра; медведь у колена прокусил подвьючный войлок; лютый зверь вскочил ко мне на бедра и повалил коня со мною»…

В этом перечислении опасных зверей пропущен волк, возможно, что он-то и назван «лютым зверем». Однако в «Слове» все время повторяется слово «волк» и только раз «лютый зверь». Очевидно, что «лютый зверь» нечто другое, да и вряд ли волк мог повалить коня с всадником, и как понять это – «вскочил на бедра?»

Вероятно, что «лютый зверь» это росомаха или, может быть, рысь, последняя, действительно, является воплощением свирепости.

Оба эти зверя бросались с деревьев на оленей, диких лошадей и т. д. Будучи довольно тяжелыми и, прыгнув на бедра всадника, оба могли легко заставить лошадь потерять в испуге равновесие.

Если это толкование подтвердится, а это проверить легко, просмотрев внимательно древние источники, в особенности об охоте, – будет лишняя деталь, подтверждающая подлинность «Слова».

Но, конечно, «лютый зверь» не барс, как думают некоторые. Ни теперь, «и прежде барс не водился в Европе. Из крупных хищных зверей кошачьей породы только лев водился в исторические времена в Болгарии и, кажется, доходил и до Бессарабии.