Array Коллектив авторов - Бухарские миражи

Затем Яхья-ходжа с сожалением развёл руками:

– Не прогневайтесь, уважаемый кушбеги, но, кроме бороды, я у вас не заметил ничего, чем вы могли бы гордиться и что я мог бы воспеть. Но и эта ваша борода ничто в сравнении с бородой муллы Кори Саме!

Однажды другой очень знатный эмирский военачальник также обратился к Яхья-ходже с предложением написать о нем. Это пожелание высказано было в присутствии многочисленных высокопоставленных придворных. Яхья-ходжа быстро сочинил и тут же, в присутствии всех собравшихся прочитал оду из пятидесяти отличных по рифме двустиший, размером, которым написана «Шахнаме» Фирдоуси (Мутакариб – разновидность метрической системы стихосложения аруз. Этим размером, как правило, писались эпические произведения). Но процитировать эту оду невозможно: она состоит из таких выражений и основной образ её таков, что для печати неудобен.

Яхья-ходжа был одним из близких друзей нашего выдающегося учёного Ахмада Дониша, его частым гостем и собеседником. Со слов Яхья-ходжи Ахмад написал большой рассказ, почти роман, под названием «Хаджи Бобо» в своей книге «Редкостные происшествия» («Наводир ул-вакое» – крупнейшее произведение Ахмада-махдума Дониша).

Садык ходжа Гулшани (Автор утраченного сочинения «Подробная география» и многочисленных любовных стихов, знаток поэзии, землемер, математик) был учёным. Когда я служил у Шарифджана, ему было лет тридцать. Белолицый, черноглазый, с большой широкой бородой, он был крепко сложен и красив. Одевался он скромно, но очень опрятно.

Он тоже хорошо рассказывал всякие истории, хотя и заикался слегка. Это заикание даже украшало его речь, придавая ей какое-то особое обаяние. Из учеников бухарских медресе он первым изучил русский язык.

Он жил в одном квартале с Ахмадом Донишем, постоянно с ним встречался, и, говорят, именно Ахмад Дониш убедил его заняться изучением русского языка, а благоприятствовало этим занятиям и ещё одно обстоятельство.

У Садык-ходжи был дядя, искусный ювелир. Бухарцы звали его Ходжа-печатник за мастерство, с каким он делал печати и всевозможные золотые изделия. При эмире Музаффаре он подвергался преследованию и, чтобы спасти голову, бежал из Бухары. Поселившись в Самарканде, он купил там дом и принял российское подданство.

Биографическая справка:

Исламовед, историк, этнограф, специалист по музыкальной этнографии (особенно чувашским песням); впоследствии исследователь архитектуры и материальной культуры Средней Азии.

Родился в селе Заскарки Лепельского уезда Витебской губернии, в дворянской семье. Окончил МАИ; оставлен при институте в качестве научного сотрудника. С 1920 заведующий кабинетом церковной археологии при Витебском отделении МАИ. В том же году вся семья Юренева была выслана в Тверь. Работал здесь в различных учреждениях (в т. ч. инструктором политпросвета, председателем экскурсионного бюро). Собирал материалы по этнографии и музыкальному фольклору народов СССР (в частности, чувашей). В конце 1929 после ареста братьев, перед угрозой неминуемого ареста уехал из Твери в Среднюю Азию. В 1931—34 преподавал в различных вузах Узбекистана (Фергана, Бухара). Затем в связи с болезнью матери вернулся в Калинин (Тверь). Участвовал в организации Калининской картинной галереи. Во время немецкого наступления на Москву в октябре 1941 вынужденно остался в Калинине с больной матерью на руках; возглавил брошенную бежавшим музейным начальством Калининскую картинную галерею, лично спрятал наиболее ценные экспонаты, спас все музейные ценности. По освобождении Калинина в декабре 1941 работал преподавателем местного педагогического института. Вскоре по доносу арестован; обвинён в «сотрудничестве с врагом». 11 августа 1942 осуждён Военным трибуналом гарнизона г. Калинин на 10 лет ИТЛ (ст. 58—1а УК РСФСР). Освобождён 24 ноября 1951 по отбытии срока с зачётом рабочих дней из мест лишения свободы Горьковской области. Впоследствии жил в ссылке в Бухаре, в келье (худжре) одного из средневековых медресе, исследовал архитектурные памятники, вёл раскопки, собирал коллекции древностей, частично переданные им в Эрмитаж и МГУ, а также по завещанию – в Бухарский музей. В 1952—58 гг. штатный археолог специальных научно-реставрационных производственных мастерских; затем вышел на пенсию, но по собственной инициативе, без какого-либо вознаграждения, продолжал деятельность археолога, краеведа и неофициального гида. Знаток народных ремёсел, открыл ряд талантливых бухарских мастеров-усто, сделав их творчество известным общественности. С его помощью началась в областной г. «Советская Бухара» серия публикаций «Архитектурные памятники Бухары». Реабилитирован в 1989 году. В 1995 имя Юренева присвоено правительством Узбекистана одной из улиц Бухары.

НЕБОЛЬШОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ В ДЕТСТВО

Когда я был ещё совсем маленьким ребёнком, окружавшие меня взрослые, часто играя со мною во всякие игры, порою, заходили ко мне сзади и, плотно приложив свои ладони к моим ушам, крепко обхватывали мою голову и приподнимали меня высоко над землёй, произнося, при этом, ставшую потом такой родной и привычной для меня, фразу: «Хочешь увидеть Алексея-бобо? Во-он он!» Я смеялся вместе со всеми и пытался рассмотреть: где-же этот загадочный Алексей-бобо, но никого перед собою не видел.

Так звали известного на всю Бухару русского учёного, этнографа, археолога и просто замечательной души человека, отличающегося своим высоким ростом, удивительно добрыми живыми глазами и проживавшего в маленькой келье в одном из медресе, стоящих друг напротив друга и именуемых как Кош-мадраса. Почему Сергея Николаевича Юренева звали «Алексей-бобо», мне так никто и не объяснил. Да это и не важно.

Сейчас, по прошествии стольких лет, часто вспоминая свои детские впечатления, я очень сожалею, что ни разу так и не встретился с этой незаурядной личностью. А ведь он жил совсем рядом со мной! Мне было 18 лет, когда его не стало. В таких случаях принято говорить «не судьба».

И все-же, отдавая дань его светлой памяти, мне хочется привести отрывок из книги любимого и почитаемого мною литературных авторов – И. Губермана, удивительно живописно, точно и сочно отразившего характер человека, прошедшего через невероятные лишения, но сохранившего глубокую порядочность и человечность до самого последнего своего дня.

ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ И. ГУБЕРМАНА «ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ»

…Была ещё с собой записка – дал приятель к давней своей соученице, здесь работавшей в каком-то местном научно-медицинском заведении. Она ровесницей была, но выглядела много старше. Некрасивая, добрая, провинциальная, явная и очевидная неудачница в личной жизни – из тех, кто надежнейшими друзьями бывают, а на большее и не претендуют с годами, довольствуясь хоть какой-то нужностью своей кому-то. Большое везенье таких женщин, обделённых собственной фортуной, если находится объект опеки, заботы, привязанности или поклонения.