Array Коллектив авторов - Бухарские миражи

– Сейчас они кажутся людьми, но это их временная оболочка. Как только закончат обучение и выйдут из медресе, они кинутся искать чины и доходы. Чтобы добиться этого, они сочинят хвалебные стихи эмиру и верховному казию. А те из них, которым дадут место казия или раиса туменя, из простых чертей превратятся в сущих демонов.

– В таком случае, – ответил Шарифджан. – я таков же, каковы и они, не лучше: ведь я заодно с ними! Станут ли они казнями или раисами, ещё неизвестно, а мне подобное место обеспечено сразу, как только закончу обучение.

– Не принимаю! – отмахнулся Яхья-ходжа. – Тебя я не ставлю в один ряд с ними. Тебе от отца осталось большое наследство, и, если у тебя не появится особой жадности, ты не станешь столь жестоко грабить народ. А те, что впервые добираются до денег, хотят все их забрать себе. Голодный волк смелей и свирепей сытого волка.

Раз Яхья-ходжа явился к Шарифджану, когда хозяин принимал одного из богатейших купцов Бухары – Джурабека Арабова.

Яхья-ходжа вошёл, оглядел с ног до головы важного, нарядного гостя и, покачав головой, сказал:

– Эх, почтенный, я вижу, ты гордишься своим, происхождением от арабов? Напрасно! Ведь беспощадный Хаджджадж (В период его правления значительная часть Средней Азии была завоёвана арабами) с помощью Кутейбы ибн-Муслима пролил потоки крови в нашем Мавераннахре (От араб., обозначение территории, находящейся между Амударьёй и Сырдарьёй), а он был арабом. И нельзя тебе гордиться своими роскошными халатами, пышной чалмой, домом, подобным дворцу, множеством бойцовых петухов и скаковых коней. Я слышал, что для конских игр, для козлодранья ты держишь десяток отборных лошадей и при них содержишь несколько человек для той же игры. Для петушиных боев у тебя обучено двадцать пять петухов, и при них ты содержишь несколько дрессировщиков, знатоков петушиного боя. Я знаю, ты разрушил свой дом, построенный пять лет назад, чтобы за сто тенег построить новый дом, больше прежнего. И этим ты не можешь гордиться. Ты свой дом выставляешь напоказ, лошадей выводишь на козлодранье, петухов выпускаешь на бой, а дела свои думаешь заслонить всем этим! Хочешь скрыть, откуда у тебя богатство…

Из-под пышной чалмы Арабова, повязанной поверх златотканой тюбетейки, струился пот, широкая тесьма на вороте его халата взмокла.

Яхья-ходжа, глядя на это, помолчал, а потом спросил Арабова:

– Ты хоть грамотен?

Отирая платком лицо и затылок, Арабов пробормотал:

– Немного могу читать и писать.

– Бедиля читал?

– В школьном возрасте.

– А понял его?

Арабов молчал, пытаясь угадать, какой новый удар готовит ему Яхья-ходжа. А Яхья-ходжа покачал головой:

– Нет, ты его не мог понять. Ведь твой учитель, – если он помер, царство ему небесное, если жив, будь он трижды проклят, – этот твой учитель сам, небось, не понимал Бедиля. А у поэта сего есть и общепонятные стихи, но ты этих стихов не видел. А если и видел, то поспешил позабыть. Они могли повредить тебе, эти вот стихи Бедиля:

Никто не набьёт свой карман серебром,

Доколе не станет карманным вором.

Прочитав это двустишие, Яхья-ходжа отвернулся от Арабова и обратился к Шарифджану:

– Удивляют меня и раис Бухары, и миршаб: бедняка за карманную кражу хватают, избивают плетью и сажают в темницу, ведь карманник при удаче стащит пять тенег, самое большее – десять. А чаще случается, что вместо серебра выхватит сгоряча тыквенную табакерку, а её на базаре и за четыре гроша не продашь! Всякому понятно: не о таких бедняках писал Бедиль два века назад, а об этих вот, у которых сотни тысяч золота накоплены воровскими путями. Но этих никто не тронет; наоборот, чем больше у них наворовано, тем больше их почитают.

Яхья-ходжа помолчал, потом, вопреки своему обыкновению, сел.

Одна из ниш традиционного бухарского дома. Фото автора.

– Вчера я интересный случай видел. Был я на берегу водоёма Диванбеги, когда, незадолго перед полуденной молитвой, явился туда раис Бухары. Для него поспешно расстелили ковёр перед мечетью. Он расселся и разослал своих молодцов на поиски преступников.

Молодцы обежали все чайные и все харчевни вокруг водоёма, схватили какого-то человека и поставили перед раисом: «Это заядлый карманник!»

Раис осведомился: «Есть ли свидетели его воровства?» Люди толпились вокруг, но помалкивали. Тогда сквозь толпу протискался этот вот твой гость, Арабов, о подобных которому ещё двести лет назад Бедиль сказал, что они воры из воров, протискался и засвидетельствовал: «Я своими глазами видел, как он воровал!»

Раис, узнавши этого Арабова, подобострастно привстал, почтительно, приветствовал такого свидетеля, усадил рядом с собой, а слугам велел раздеть воришку, всыпать ему сорок без одной плетей и потом отвести в темницу. И объявил: «Завтра доложу о сем злодее его высочеству, всемилостивейшему эмиру нашему»

Яхья-ходжа сокрушённо развёл руками: – Ведь это крайняя мера – доклад о злодее самому эмиру. Если найдутся у бедняги какие-нибудь сбережения, он откупится и доклад эмиру не состоится. Раис заберёт его пожитки и отпустит его на все четыре стороны. И после этого мелкий вор станет крупным разбойником, потому что раис станет для него своим человеком. Если же у бедняги ничего за душой не окажется, эмиру о нем доложат, а эмир скажет: «Заточить! Чтобы гнил воришка до конца дней своих во тьме кромешной!»

Говоря это, Яхья-ходжа взволновался. Гнев охватил его, глаза его сверкали, пена белела в уголках рта.

– Плюю я на воров! На подобных вот воров и на самого крупного из них, на его высочество! – Порывисто встал и ушёл.

Яхья-ходжа не был профессиональным поэтом, но многие говорили о его сильном поэтическом даровании. От случая к случаю он сочинял сатирические стихи, произнося их перед теми, в кого они были нацелены, как бы ни был силен человек, рассердивший поэта. В одном из стихов он высмеял кушбеги Бухары – Джанмирзу.

Случилось так, что Джанмирза, гордившийся своей на редкость пышной, величественной бородой, пожелал понравиться Яхья-ходже и снисходительно попросил:

– В прежние времена великие поэты сочиняли панегирики своим знатным современникам, дабы увековечить их память. Не мешало бы и вам, достопочтенный поэт, чем-нибудь выразить внимание к вашему покорному слуге. Это оказало бы мне честь, а о вас сохранилась бы память.

Яхья-ходжа, не моргнув глазом, ответил на это такими стихами: