Илья Эренбург - Война. 1941-1945 (сборник)

Мы увидели этих людей. Они загадили наши города. В Париже они сносят Эйфелеву башню, у нас строят виселицы. Они ознаменовали свой «крестовый поход» домами терпимости, он стал походом гонококков. Они показали, что за машинной цивилизацией Германии не скрыто никаких общечеловеческих норм. К нам пришли первобытные существа с автоматическим оружием. От их «философии» хочется прежде всего в баню. А видя их упорное сопротивление, не только не чувствуешь уважения, но переживаешь глубочайшую брезгливость: хочется над трупом каждого немца закричать: «Великая вещь – человеческая свобода!»

Их нелегко будет уничтожить. Они спаяны не идеями (какие уж туг идеи!), но механическим послушанием и чувством круговой поруки. Они не стыдятся пролитой крови, но они не слепые – и кровь они видят. Они понимают, что нельзя будет все свалить на Гитлера и объявить, будто Геринг – пасхальный ягненок. У всех рыльце в пуху. Идея объединяет героев. «Мокрое дело» спаивает шайку. Шайка эта большая, и, как говорится в сказке, таскать их не перетаскать. Конечно, мы их «перетаскаем», но это будет весьма серьезной работой.

Однако то, что произошло под Москвой, – не случайный эпизод, а глубоко поучительная и высокоморальная история. Сила человеческого духа, свет разума, достоинство победили тьму варварства, неодушевленную механику «роботов», напыщенность паразитов. Мы пронесли свет сквозь мглу этой осени, свет нашей культуры и той, которую мы справедливо называем всечеловеческой. Это свет древней Греции, свет Возрождения, свет просветителей восемнадцатого века – все, что человек противопоставил покорности, косности, атавизму. Дневное, ясное начало положено в нашу борьбу против Германии: разум, душевная чистота, свобода, достоинство. «Вы знаете, что такое справедливость?» – спросил я пленного немца. Он вместо ответа закрыл рукой лицо, как будто я хотел его ударить. Такой я вижу теперь Германию – она боится взглянуть вперед. Она еще дышит, еще движется, еще стреляет, она еще способна убивать и разорять, она еще способна причинить миру величайшие бедствия, но все это не живая жизнь, а сокращение мышц, напоминающее повторность посмертных явлений.

29 января 1942

Есть вещи, о которых советский человек должен думать днем и ночью. Забыть о них – это значит потерять свое достоинство.

Помнить о Киеве. Помнить о Харькове. Помнить о Минске. Помнить о Смоленске. Помнить о Новгороде.

В голодном Киеве на Крещатике немцы устроили публичный дом. В мертвом Харькове ветер качает тела повешенных. В Минске среди развалин тирольский шпик Гитлер устроил свою ставку. Над полуразрушенным кремлем Смоленска треплется поганая фашистская тряпка. Наглые немцы смеют называть наш древний Новгород «Неугардом».

В наших городах они насилуют. В наших городах вешают. В наших городах жрут и дрыхнут. Они не собираются уходить по доброй воле. Они переехали с женами и свояченицами, с голодными жадными придворными, с палачами и с девками, с плотниками для виселец, с мешками для краденого добра.

Немецкая газета «Данцигер форпостен» в передовой 5 февраля пишет:

«В оккупированных областях Советского Союза мы должны все начать сначала. Деятельность немецких хозяйственников очень походит на деятельность ганзы и немецких рыцарей в эпоху Средневековья… Мы придерживаемся добрых старых немецких традиций. Мы стараемся объяснить народам СССР, что производство товаров важнее их распределения. СССР издавна является сферой германского влияния. Немецкий народ должен превратить эту страну в свою житницу. Немцы должны рассматривать завоеванные восточные области не как протекторат, но как свою родину, как часть великой Германии».

Обнаглели гитлеровцы. Им мало Клина и Можайска – подзатыльниками этих наглецов не образумишь. Их нужно перебить – под землей они станут скромнее. Они хвастают тем, что ввели на нашей земле средневековье. Они говорят о «славных традициях немецких рыцарей». Знаем мы эти традиции! Ворами были, ворами остались. Были бандиты с копьями и мечами, стали бандиты с автоматами. Они хотят, чтобы мы работали, а они будут «распределять». Сгибайся в три погибели – фриц пошлет товары своей гретхен. Этот «рыцарь» сумеет «распределить». Его программа точно сформулирована: СССР должен стать житницей для немцев.

Нет и нет! Не будут колоситься нивы Украины для немчуры. Не станут русские работать на вшивое рыцарство. Не будут белорусы кормить голодных регирунгс-президентов.

СССР, по словам немецкой газеты, «издавна является сферой германского влияния». Плохо фрицы знают историю. Знала Россия иго, но не немецкое. Побывали в Москве налетчики, но не немцы. Не брали никогда немцы Москвы. А у русского полководца бренчали в кармане ключики от Берлина. Когда в 1918 году предатели привели немцев в Киев, недолго они там резвились. Легко они туда вошли. Трудней было оттуда выйти…

Фриц из Данцига приглашает немцев «рассматривать» Харьков или Новгород как свою родину. Рассматривать можно – это дело темное. Вот фрицы даже рассматривали в бинокль Москву. Тех фрицев мы прикончили, а бинокли взяли. Пусть колбасник из Дюссельдорфа рассматривает Новгород как свою родину. Мы знаем, где он родился. Мы даже знаем, где он умрет.

Они родились в Магдебурге, в Свинемюнде, в Швейнфурте, в Кайзерлаутерне, в Люденсшейде. Там их родина.

Но умрут они в Киеве, в Харькове, в Минске, в Смоленске, в Новгороде. Здесь их могила.

20 февраля 1942

Сегодня утром в Русаковской больнице мальчик Ваня Громов мне сказал: «Были у меня две руки, одну немцы отгрызли». Ваня из деревни Новинки. Его звали «Ваня золотые руки» – он искусно мастерил скворечники и гнул лыжи. Ему 15 лет. 19 ноября деревню заняли немцы. Ваню взяли в штаб, его допрашивали три офицера. Хотели узнать, кто из деревни ушел к партизанам. Он молчал. По приказу офицера два солдата отвели мальчика в пустую избу, посадили на стол, ремнем прикрутили ноги к ножкам стола. Потом Ваню повалили на стол и привязали левую руку. Один солдат принес пилу. Немцы отпилили Ване кисть левой руки.

Я видел двенадцатилетнюю Зою Феофистову. Из десяти пальцев на руках у нее остался один – остальные отвалились. Было 35 градусов мороза, когда Зою с матерью и братьями выгнали из избы. Немцы перед этим отняли у них все теплые вещи. У Зои отняли и варежки. Она несла на руках трехмесячного брата. Немцы стреляли. Мать несла двух мальчиков. Зоя говорит: «У меня камешки гремели в руках от мороза». Она боялась выронить брата. Немцы убили мать и двух детей. Младенец выпал из обмороженных рук Зои. У нее нет больше рук. У нее нет семьи. Она говорит: «Я бы их растерзала по пальчикам…»