Борис Флоря - Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.)

Для осторожности, проявленной исследовательницей, были, как представляется, серьезные основания. Как справедливо отметил С.В. Лобачев, в конце 1655 – начале 1656 г. А.Л. Ордин-Нащокин, воевода крепости на границе с Курляндией, вовсе не занимал такого положения, которое позволяло бы ему влиять на принятие важных политических решений [247] Лобачев С.В. Патриарх Никон… С. 172. . Исследователь справедливо отметил, как оскорбился кн. Я.К. Черкасский, когда в грамотах к А.Л. Ордину-Нащокину М. Делагарди назвал его «генералом и полным воеводой». «Афанасий Нащокин, – объяснял он с раздражением шведскому наместнику, – великого государя нашего царского величества дворянин рядовой и генералом и полным воеводой николи не бывал» [248] Там же. . В окружение царя А.Л. Ордин-Нащокин вошел во время похода на Ригу, и лишь после окончания похода царь дал ему право подавать ему советы. До этого царь его советов не спрашивал, а А.Л. Ордин-Нащокин их не давал. Во всяком случае, никаких советов начинать войну со Швецией в его отписках не обнаруживается, а о личном общении воеводы Друи, не покидавшего свою крепость, с царем, в те месяцы, когда принималось решение о войне, не может быть и речи.

Совсем иное дело патриарх Никон. По своему положению он в эти годы был самым прямым образом причастен к принятию важных политических решений. С.В. Лобачев привел ряд свидетельств шведских источников весны 1656 г., свидетельствующих, что и шведские послы в Москве, и шведские власти в Ливонии были убеждены в том, что именно патриарх толкает царя к войне со Швецией. В записке шведских послов о причинах войны патриарх также упоминается как лицо, призывавшее царя к войне и ставившее ему в пример Ивана Грозного [249] Форстен Г.В. Сношения… С. 325. .

Разумеется, о «полонофильской» ориентации патриарха нет оснований говорить. В донесении П. Галинского, польского посланника, побывавшего в Москве весной 1656 г., патриарх охарактеризован как «nostris inimicissimus» (самый враждебный по отношению к нам. – Б.Ф. ) [250] Walewski А. Historia wyzwolenia Polski za panowania Jana Kazimierza (1655–1660). T. I. Krakow, 1866. № XXVI. S. XXI. . Все сообщения о действиях Никона весной 1656 г. говорят о том, что он призывал царя освободить от власти шведов православное население Ингрии и Карелии. Зная об усилиях, затраченных Никоном на восстановление позиций православной церкви на занятой русскими войсками территории Белоруссии, нет оснований сомневаться в правдивости этих сообщений. Однако следует отметить, что при проведении начавшейся летом 1656 г. военной кампании для занятия Ингрии и Карелии (об этом подробнее речь пойдет в следующей главе исследования) были выделены очень скромные военные силы, которые так и не смогли добиться решения этой задачи. Таким образом, при планировании военных действий доводы патриарха не были приняты во внимание. Все это позволяет сделать вывод, что, хотя патриарх был, несомненно, сторонником войны со Швецией, не его доводы оказали решающее влияние на царя. При существующем состоянии знаний приходится удовлетвориться общим выводом, что ответственность за это важное политическое решение несет традиционный круг советников царя, среди которых должны быть особо выделены стоящие во главе Посольского приказа думные дьяки Алмаз Иванов и Ларион Лопухин.

Конец зимы – весна 1656 г. были заполнены приготовлениями к войне. Как указывалось в одном из относящихся к этому времени документов, осталось «время малое до его государского походу, и без престани он, великий государь, сидит з бояры и приказывает о ратном строении» [251] РГАДА. Ф. 79.1656 г. № 9. Л. 25. . Подготовку к войне, конечно, в известной мере облегчало то, что, распуская армию, царь приказал войскам быть готовыми к весне на службу.

Был предпринят и ряд важных шагов, чтобы для военных действий были обеспечены благоприятные условия. При смене внешнеполитического курса актуальным становился вопрос о поисках союзников. Уже в феврале были составлены черновики документов для кн. Д.Е. Мышецкого, который должен был направиться с важной дипломатической миссией в Курляндию, Бранденбург и Данию [252] См. датированные февралем черновики грамоты датскому королю Фредерику III, проезжей грамоты и наказа: РГАДА. Ф. 53 (Сношения России с Данией). 1656 г. № 1. Л. 10–12,17-18,19 и сл. . Текст грамоты датскому королю, как отмечено в черновике, «февраля 28 день принес с Верху от государя думный диак Алмаз Иванов» [253] Там же. Л. 12. . О значении, которое придавалось поездке в Данию, говорит та многозначительная деталь, что вопреки традиционным нормам дипломатических сношений грамота была скреплена собственноручной подписью царя [254] РГАДА. Ф. 27 (Приказ тайных дел). № 106. . Миссия была секретной. Ее цели не были указаны ни во врученном Д.Е. Мышецкому наказе, ни в царских грамотах. Из содержания его статейного списка видно, что курляндскому герцогу он должен был обещать покровительство и защиту от шведов [255] РГАДА. Ф. 74 (Сношения России с Пруссией). 1656 г. № 2. Л. 19–20. , бранденбургскому курфюрсту Фридриху Вильгельму предлагалось «ратию соединитися и на шветцких люди стояти заодно» [256] Русская и украинская дипломатия… С. 313. , аналогичное предложение было адресовано датскому королю [257] Там же. С. 373–374. .

Из Москвы Мышецкий выехал 13 марта и в начале апреля приехал в столицу Курляндского герцогства Митаву. Из отписки, отправленной оттуда в Москву, царь и его советники могли узнать, что курляндский этап его миссии закончился неудачей. Ко времени приезда Д.И. Мышецкого на территории герцогства разместились шведские войска, разорявшие землю своими поборами [258] РГАДА. Ф. 74.1656 г. № 1. Л. 34. Как записал Д.Е. Мышецкий в статейном списке, шведы «животину и хлеб емлют, а лошадей, де, не оставили нигде, выбрали мало что не все, да послали под нарядом и под пушечными запасы к шведскому королю в Польшу» (Там же. 1656 г. № 2. Л. 13–14). . В Курляндии находились шведские представители, которые должны были проследить за тем, чтобы 24 июня герцог принес вассальную присягу шведскому королю [259] РГАДА. Ф. 53.1656 г. № 1. Л. 34. . Правда, герцог Якоб заверял посланца, что, если между Россией и Швецией начнется война, он шведам «помогать ни в чем не будет» [260] Там же. Л. 33. , но, конечно, было неясно, сможет ли в таких условиях герцог выполнить свои обещания.

21 апреля Д.И. Мышецкий прибыл в Кенигсберг [261] РГАДА. Ф. 74.1656 г. № 2. Л. 40. , но и здесь ему не удалось добиться успеха. Ко времени отъезда Мышецкого из Москвы уже было известно, что, заняв главные польские земли, Карл Густав повел свою армию на север, в Пруссию, и между ним и курфюрстом было заключено мирное соглашение [262] Так, 8 февраля было получено сообщение от А. Л. Ордин-Нащокина, что «свияне с бранденбурским князем помирились» (ПДС. Т. 3. Стб. 569). . Однако в Москве располагали сведениями, что договор был заключен под давлением и напряженность в отношениях между Швецией и Бранденбургом сохраняется. Так, Г. Богданов 1 февраля писал из Митавы, «что прусский князь свейскому королю не поддался и что которое войско было в зборе и ныне у него не распущено, и вновь прибирает, и свейского короля добре опасен» [263] ПДС. Т. 3. Стб. 576. .