М. Велижев - Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой

В конечном счете, по заключении мирного договора последовала волна эмиграции в Россию. 6 декабря 1774 г. А.Г. Орлов сообщал из Пизы, что «многие сербские народы желают прибегнуть под покров» российской императрицы и приказывал Елманову всех желающих переселиться «сажать на суда, сколько поместиться может, и отсылать их в завоеванные места, принадлежащия Вашему Императорскому Величеству, снабдя при том довольным числом провианта и письмами к начальникам тех мест, чтобы оные приняты были как подданные Российские, и я надеюсь…, что со временем многие переселятся во оную страну, а более всего будет зависеть от начала, когда первым удастся» [816]. В мае 1775 г. А.В. Елманов собрал все-таки решившихся на переезд «греков и албанцов», погрузил на 11 судов и под конвоем военного фрегата «Африка» отправил через проливы в Крым [817]. Как известно, несколькими десятилетиями позже эти переселенцы в Россию сыграют свою роль не только в развитии Новороссии, но и в греческом освободительном движении на своей этнической родине.

Взамен морской базы в Средиземноморье Россия получила по Кючук-Кайнарджийскому мирному договору 1774 г. право «иметь пребывание консулам и вице-консулам, которых Российская империя во всех тех местах, где они признаны будут надобными, назначать за благо рассудит, которые будут уважаемы в равенстве с прочими дружеских держав консулами» [818]. Этот пункт договора, безусловно, предусматривал интересы развития российской торговли и был следствием провозглашенной свободы торгового мореплавания России во всех водах Османской империи [819].

Если перед войной Коллегия иностранных дел располагала во всем мире всего лишь восемью-десятью консулами, то по росписи 1788 г. число консулов, поставленных только в Средиземноморье, перевалило за три десятка, две трети из них находились на территории балканских государств, зависевших от Османской империи, и в самой империи [820].

В Архипелаг был назначен генеральный консул с резиденцией в Триесте, созданы консульства на островах Кандия/Крит, Кипр, Негропонт/Эвбея, Родос, Самос, Санторин/Тира, Хио/Хиос; вместе с тем, генеральные консульства были учреждены в Морее, Салониках, Смирне, Александрии и Сайде, а консульства – в Дарданеллах, Бейруте, Дамаске. Генеральными консулами в Греческий архипелаг были назначены дослужившийся до полковника граф Иван Войнович, в Албанию и Химару – подполковник, эпириот Пано Бичилли, в Морею – майор Христофор Комнен, консулами утверждены на Кипре капитан Иван Ацали, на Хио морской артиллерийский капитан Антоний Коронелли, на Негропонте капитан Панаиоти Кревата и т.д.; большинство их переводчиков также имели воинские звания.

Естественно, что назначенные в Средиземноморье между 1776-1786 гг. консулы и вице-консулы подчинялись Генеральной Комерц-коллегии, однако лишь отчасти и в делах сугубо коммерческих, во всем остальном, а именно: в делах дипломатических и политических, они находились под управлением Коллегии иностранных дел. И, как уже отмечалось, «под видом коммерции» Екатерина еще в 1770 г. мыслила вести в Средиземноморье дела политические и даже военно-политические.

Структура консульской службы, установленной в Средиземноморье после войны, состав консульского корпуса и характер его обязанностей позволяют думать о том, что консульская сеть, по крайней мере, в Восточном Средиземноморье задумывалась как своего рода инфраструктура для осуществления тех планов, которые в 1780-е гг. оформятся в Греческий проект, но которые вызревали уже в ходе Архипелагской экспедиции.

Помимо политического значения, российская консульская служба в Архипелаге сыграла свою роль и для будущего Греции. Как показал Г.Л. Арш, покровительство России оставшимся в Архипелаге грекам, предоставлявшаяся им возможность осуществлять торговое судоходство под российским флагом при защите российских консулов в Архипелаге значительно укрепили греческие капиталы, а те, в конечном счете, помогали создавать финансовую основу будущего национально-освободительного движения [821].

М.Б. Велижев

В конце декабря 1766 г. глава неаполитанского правительства Бернардо Тануччи в письме философу и известному острослову аббату Фердинандо Галиани комментировал императорский титул Екатерины II: «Сей титул есть заря нового Константинополя: хорошо бы, если Франция выступила против <���России> и воодушевила Порту» [823].

Внешняя политика России вступила в жесткое противоречие с существовавшими в Европе конфессионально-идеологическими конструктами: христианские Франция, Австрия и Мальта считали благом для всей Европы противостоять наступательным планам христианской России и поддерживали мусульманскую Порту. Принципы, закрепленные мирными договорами с Турцией (в частности, в Пассаровице 1718 г.) и регулировавшие взаимоотношения внутри Средиземноморского региона, плохо сочетались с идеей освобождения Греции и крестового похода против турок.

Однако, желали они того или нет, в 1768-1774 гг. итальянские государства оказались – благодаря своему географическому положению и политической слабости – непосредственно вовлечены в процесс изменения военного и политического расклада сил в Средиземноморье.

Известно, что вплоть до 1770 г. и даже позже итальянские политики не могли поверить в то, что русская эскадра способна без серьезных потерь добраться до Средиземного моря и затем надолго закрепиться в этом регионе. В представлении итальянцев главным качеством средиземноморских проектов императрицы была их безграничная амбициозность, что тоже не добавляло к ним сочувствия. В 1770 г. в Италии заговорили о том, что в Европе наступает новая эпоха: начало ей будет положено уничтожением Оттоманской Порты и радикальным расширением Российской империи, владения которой будут простираться от Дальнего до Ближнего Востока.

Какими принципами руководствовались итальянские государства, какие мотивы двигали ими в их отношениях с Россией в течение русско-турецкой войны 1768-1774 гг., – до сих пор до конца не прояснено [824]. Не исследовано и то, как менялась позиция этих государств, внимательно следивших за событиями в Восточном Средиземноморье (и кстати, узнававших о них обычно намного раньше, нежели в Петербурге).

Торговые контакты между Россией и Тосканой восходят к XVI – началу XVII в. Официальные отношения между двумя государствами впервые возникают в царствование Алексея Михайловича: в 1656-1657 гг. русский посол Иван Чемоданов и писарь Алексей Постников совершили путешествие по Италии (Венеция, затем Ливорно). Вторая русская миссия, уже чисто «тосканская», состоялась в 1659-1660 гг. и была связана с именами Василия Лихачева и Ивана Фомина, третья (1663 г.) – Ивана Желябужского и Ивана Давыдова. Все три посольства имели целью установление прежде всего экономических связей между Россией и Тосканой и возбудили живейшее любопытство у местных жителей, прежде всего «варварскими», с точки зрения тосканцев, нравами московитов.