М. Велижев - Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой

Но, в общем, можно констатировать, что внешне всегда доброжелательный прием русских офицеров в Тоскане был полезен как братьям Орловым, так и Пьетро Леопольдо. Первым удалось найти военную базу в Италии и надолго закрепиться в этом регионе. Тосканский герцог, со своей стороны, имел возможность получать «из первых рук» информацию о состоянии русского флота и намерениях его начальников, оказать услуги венскому двору и играть важную роль в международной европейской политике того времени.

Дипломатические контакты между Россией и Венецией фиксируются начиная с XV в., активно развиваются в веке XVII-м [881]и заметно интенсифицируются в правление Петра I [882], который в 1711 г. назначил в республику своего консульского агента Дм. Боциса. Предполагалось, что деятельность русского представителя будет нацелена на создание благоприятных условий для зарождавшейся русско-венецианской торговли. Кроме того, в апреле 1711 г. в Венеции побывал русский посол в Вене барон И.Х. Урбих и провел переговоры с дожем Дж. Карнаро, результатом которых стало приглашение русских купцов торговать в венецианских владениях и основание в городе первого русского торгового консульства во главе (с 1712 г.) с итальянцем на русской службе М. Каретта [883]. В ответ Венеция также определила свое доверенное лицо в Петербурге – им стал секретарь Капелло. Дело, впрочем, ограничилось несколькими временными назначениями, лишь в 1715 г. русский двор избрал нового торгового представителя при венецианском сенате – П.И. Беклемишева, Венеция также должна была предпринять соответствующие шаги, однако смерть Петра на время прервала возникшие контакты [884].

Вид Венеции (ксилография)

Новые попытки установления торговых и дипломатических связей между Россией и Венецией относятся к середине XVIII в.: к 1748 и 1755 гг. Обе эти попытки связаны с прибытием в Санкт-Петербург венецианских кораблей (первый из них – «Лео-коронато» под командой Петра Смехиа – добрался до Петербурга в конце 1747 г.) и успешными торговыми операциями итальянских купцов в России, убедившими республиканский Сенат в «великой пользе от беспосредственной с Российской империей торговли». В 1748 г. венецианский посол в Париже Ф.Л. Морозини высказал российскому министру Г.И. Гроссу «желание республики своей о постановлении с Россиею трактата коммерции». Гроссу, в свою очередь, «велено было оказать всякую готовность и склонность, с таким внушением, чтоб для того венецианская республика прислала к здешнему двору своего министра, во взаимство чего и отсюда обещано министра к республике отправить». В 1749 г. венецианский посол в Лондоне Бузинелло сделал еще одно схожее предложение российскому представителю в Англии графу П.Г. Чернышеву, «чрез которого равномерно ж оказана здешняя готовость к поспешествованию доброй с республикою корреспонденции и к отправлению к республике отсюда министра, если она своего пришлет; но все то оставалось при одних только изъяснениях между министрами, и со стороны республики никакого больше поступка учинено не было по 1755 год» [885].

23 ноября 1755 г. венецианский купец Анастасий Сиати, с ведома республиканских властей, подал в Коллегию иностранных дел мемориал, в котором объявлялось «о готовности венецианского магистрата к восстановлению с Россиею коммерции» [886]. В 1756 г. Коллегия передала Сиати ответную записку, «в которой объявлено, что здесь не было никогда запрещения венецианскому купечеству товары свои к российским портам привозить и здешние брать, как то и подданные других европейских государств делают, и требовано при том от него известия, на каком основании венециане желают производить коммерцию с здешнею империей), – равно и как прочие европейские купцы оную производят, или с какою отменою и преимуществом, и в чем бы именно оное состояло» [887]. Переговоры не продвинулись далее и были заморожены в связи с начавшейся Семилетней войной. Ситуация оставалась неизменной до 1761 г., когда венецианские посланники в Париже, Гааге и Лондоне стали обращаться к российским дипломатам с новым предложением о заключении «трактата коммерции». На это им было объявлено, что успех предприятия прежде всего зависит от самой венецианской республики, которой следует положить тому «начало присылкою сюда министра».

В 1762 г. переговоры возобновились в Лондоне, при посредничестве русского посланника в Англии А.Р. Воронцова (а до него – графа Г.К. Кайзерлинга) и венецианскими дипломатами Томмазо Кверини и Франческо Лоренцо Морозини (затем – Андреа Троном), которые должны были сообщить петербургскому кабинету условия предложенного венецианцами торгового договора. Однако содержание составленного в 1762 г. проекта не удовлетворило Екатерину, главным образом, по двум причинам: во-первых, вопреки условиям мирного договора 1718 г. между Венецией и Оттоманской Портой, согласно которому только турки имели право навигации по Черному морю, в проекте договора венецианская сторона предложила русскому правительству самостоятельно договориться с Турцией о проходе судов в Черное море. Во-вторых, обе стороны чувствовали необходимость перенести негоциации из Лондона, однако радикально расходились во мнении о месте будущих встреч: Венеция, опасаясь протестов Порты, предлагала установить контакт посредством русского и венецианского посланников в Вене, Россия настаивала на взаимном обмене полномочными представителями и на переговорах в Петербурге, что было неприемлемо для Венеции (опять-таки из-за предсказуемо негативной реакции Порты) [888].

В первой половине 1760-х гг. обсуждение торгового трактата между Россией и Венецией время от времени возобновлялось (на сей раз через русского посла в Вене Д.М. Голицына [889], которому соответствующие предложения делал венецианский посланник при венском дворе Паоло Реньер [890]). Эти переговоры были прежде всего ориентированы на регламентацию торговых сношений в Черном море. С середины 1760-х гг. во взаимоотношениях Венеции и России постепенно начала превалировать средиземноморская тема: петербургский двор ощущал необходимость заручиться поддержкой Сената на случай обострения отношений с Турцией. Однако никаких конкретных шагов в этом направлении до 1768 г. не предпринималось [891]. Неудачный исход переговоров о трактате интерпретировался в Петербурге и Венеции по-разному. Екатерина считала, что венецианцы стремятся полностью переложить ответственность за политические последствия договора (прежде всего в связи с устойчивой оппозицией Турции русско-венецианскому сближению) на Россию. Как следует из приводимых историком Ф. Сенекой документов, венецианский Сенат считал существующие отношения между республикой и Оттоманской Портой «объективными», а потому обмен посланниками между Россией и Венецией нарушил бы строгий нейтралитет, которого придерживалась последняя [892].